Артур Дойль - Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

Однажды ранней весной он сам почувствовал необходимость в отдыхе и предложил мне прогуляться в парке, где на вязах уже появились первые молодые светло-зеленые побеги и раскрывались длинные клейкие почки каштанов. В продолжение двух часов блуждали мы по парку, по большей части молча, как приличествует двум друзьям, которые отлично знают подробности жизни друг друга, и которым вследствие этого не о чем говорить. Только к пяти часам вернулись мы к себе домой на Бейкер-стрит.

– Простите, сэр, – сказал наш маленький слуга, отворяя дверь, – тут вас спрашивал какой-то господин.

Холмс взглянул на меня с упреком.

– Вот что значит гулять после обеда! – сказал он. – Давно ушел этот господин?

– Порядочно, сэр.

– Отчего же ты его не попросил подождать?

– Я просил его зайти, и он ждал.

– Как долго он ждал?

– С полчаса, сэр. Он очень беспокойный господин. Все время бегал по комнате, как сумасшедший. Я стоял в коридоре за дверью и все время наблюдал за ним. Вдруг он выскочил и закричал: «Когда же он придет, наконец?» Я попросил его подождать еще немножко. «Мне здесь душно, – продолжал он, – лучше я подожду на свежем воздухе. Я скоро вернусь», – и с этими словами он выскочил на улицу. Советую вам, сэр, не пускать его к себе больше.

– Ладно, ладно, – ответил Холмс, входя в комнату. – Жалко, что он не дождался нас, Ватсон. Судя по его нетерпению, должно быть, дело серьезное. Ба! Ведь это не ваша трубка на столе? Должно быть, он забыл ее здесь. Это очень хорошая трубка с длинным мундштуком, который на языке настоящих курильщиков называется «янтарь». Интересно знать, много ли в Лондоне мундштуков из настоящего янтаря. Говорят, что признак настоящего хорошего янтаря – это мушка, и потому торговцы нарочно фабрикуют поддельные янтарные мундштуки с такими же поддельными мушками. Должно быть, он был сильно взволнован, раз оставил свою трубку, которой очень дорожит.

– Откуда вы знаете, что он ею дорожит? – спросил я.

– Обыкновенная цена такой трубки не больше семи шиллингов, а вы видите: она в двух местах починена. Сломалась деревянная часть, затем янтарная, и оба места скреплены серебряными ободками. Починка обошлась гораздо дороже самой трубки. Из этого я заключаю, что он дорожит ею, иначе предпочел бы купить новую.

– И только? – нарочно спросил я, желая, чтобы Холмс высказал вслух и остальные наблюдения.

Мой приятель держал трубку довольно высоко, слегка постукивая по ней своим длинным тонким пальцем, как профессор, читающий перед аудиторией лекцию по анатомии и демонстрирующий перед слушателями какую-нибудь интересную кость.

– Эта трубка представляет для меня большой интересный материал для наблюдений, – сказал он, – она не менее носит отпечаток характера владельца, чем часы или шнурки от ботинок. Владелец этой трубки очень сильный человек, левша, с превосходным рядом зубов, мало обращающий внимания на свои привычки и не нуждающийся в средствах.

Затем мой приятель снова углубился в свои наблюдения, но я видел, что его правый глаз искоса поглядывал на меня, чтобы убедиться, достаточно ли внимательно я его слушаю.

– Не думаю, чтобы человек, обладающий достаточными средствами, стал курить семишиллинговую трубку! – возразил я.

– Одна унция его табаку стоит восемь пенсов, – сказал Холмс, выколачивая на ладонь оставшийся в трубке пепел. – Имей он возможность курить табак даже наполовину дешевле, то и тогда ему не было бы никакой надобности соблюдать такую экономию.

– Чем же вы докажете остальные свои выводы?

– Он имеет дурную привычку зажигать трубку о лампу или о газовые рожки. Посмотрите, как она обожжена с одной стороны. Конечно, спичкой ничего подобного не сделаешь. Не может быть, чтобы он подносил спичку всегда с одной стороны трубки. Зажигая же о лампу, вы никоим образом не убережетесь, чтобы не опалить трубки. Затем, как вы видите, почему-то сожжена правая сторона трубки. Попробуйте зажечь о лампу свою трубку, и вы убедитесь на опыте, что если будете держать ее в правой руке, то поднесете к пламени непременно левую сторону, а не правую. Конечно, иногда может случиться, что вы зажжете и с правой стороны, но не всегда. Кроме того, вы видите, что мундштук довольно сильно изгрызен, а это может сделать только сильный, энергичный и обладающий очень хорошими и острыми зубами человек. Но, если не ошибаюсь, я слышу его шаги на лестнице. Надеюсь, эта персона предложит нам кое-что поинтереснее, чем исследование его трубки.

Действительно, не прошло и нескольких секунд, как открылась дверь, и в комнату вошел высокий молодой человек. Одет он был хорошо, но очень просто: на нем был темно-серый костюм, а в руке он держал коричневую широкополую фетровую шляпу. На вид ему можно было дать не больше тридцати лет, на самом же деле, похоже, он был гораздо старше.

– Простите, – сказал он с тревогой на лице, – я постучался в дверь? – Он остановился на пороге и, не дожидаясь ответа, сам себе ответил: – Да, конечно, постучался. Видите ли, я немного встревожен, так что вы, пожалуйста, простите мою невежливость.

С этими словами он провел рукой по лбу, как имеют обыкновение делать очень нервные и взволнованные люди, и затем скорее упал, чем опустился на стул.

– Вы, кажется, не спали несколько ночей подряд, – сказал Холмс своим обычным симпатичным голосом. – Бессонные ночи страшно расстраивают нервы, гораздо больше, чем самая тяжелая работа и даже кутежи. Можно спросить, чем я могу быть вам полезен?

– Я хотел бы посоветоваться с вами, сэр. Что мне делать? Я чувствую, что моя жизнь разбивается на мелкие кусочки.

– Я вас не понимаю, – возразил Холмс, – вы хотите посоветоваться со мной как с детективом-консультантом?

– Нет, я хочу знать ваше мнение как хорошего юриста и опытного в житейских делах человека. Я не знаю, что мне предпринять, и за что взяться. Вы один только можете дать мне полезный совет…

Он говорил отрывистыми, короткими фразами; его сильное нервное возбуждение ясно свидетельствовало, что этот рассказ доставляет ему нравственную пытку.

– Знаете, это очень щекотливый вопрос, – сказал он. – Трудно рассказывать чужим про свои семейные дела. Ужасно беседовать с посторонними людьми, которых никогда раньше не видел, насчет поведения своей собственной жены. Как это ужасно, ужасно! Но я не в состоянии дольше терпеть, моя нервная система напряжена до крайности, я должен с кем-нибудь посоветоваться.

– Послушайте, мой друг, мистер Грант Манро… – начал Холмс.