Артур Дойль - Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

Какая это была симпатичная личность – этот англичанин древнего рода – простой, прямодушный и кроткий, с большими голубыми глазами и широким, красивым лицом! В его чертах проглядывала любовь к жене и доверие к ней. Холмс, выслушав с напряженным вниманием его историю, погрузился в безмолвное размышление.

– Не думаете ли вы, мистер Кебитт, – сказал он, наконец, – что лучше всего было бы вам прямо обратиться к своей жене и попросить ее поделиться с вами ее тайной?

Гильтон Кебитт покачал своей массивной головой.

– Что обещано, то свято, мистер Холмс. Если бы Эльзи хотела говорить, то она сама сказала бы мне все. Если же нет, то не мне насиловать ее доверие. Но я имею право принять свои меры и приму их.

– А я от всей души помогу вам. Во-первых, не слышали ли вы, что кто-нибудь чужой появился у вас по соседству?

– Нет.

– Ваше место, должно быть, очень тихое. И всякое новое лицо вызвало бы толки.

– В непосредственном соседстве – да. Но недалеко от нас расположено несколько маленьких курортов. И фермеры принимают к себе жильцов.

– Эти иероглифы, очевидно, имеют смысл. Если они чисто произвольны, то мы не в состоянии будем их разобрать. Если же они составляют часть системы, то мы, несомненно, доберемся до их смысла. Но этот образчик так короток, что я ничего не могу сделать, а факты, переданные вами, так неопределенны, что у нас нет основания для следствия. Я бы посоветовал вам вернуться в Норфольк, зорко высматривать и сделать точную копию с первых пляшущих фигурок, какие появятся. Ужасно обидно, что у нас нет копии тех, что были нарисованы мелом на подоконнике. Наведите также осторожные справки о посторонних людях, появившихся по соседству. Когда добудете какую-нибудь новую улику, то возвращайтесь ко мне. Вот лучший совет, какой я могу вам дать, мистер Гильтон Кебитт. Если будет что-нибудь новенькое и спешное, я всегда буду готов съездить к вам в Норфольк.

После этой беседы Шерлок Холмс был очень задумчив, и в течение следующих дней я несколько раз видел, как он вынимал из карманной книжки бумагу и долго, пристально вглядывался в начертанные на ней фигуры. Однако же он ни разу не упоминал об этом деле в течение почти двух недель. Наконец он окликнул меня в тот момент, когда я собирался выйти.

– Лучше останьтесь дома, Ватсон.

– Почему?

– Потому что сегодня утром я получил телеграмму от Кебитта – господина с пляшущими человечками. Он должен был прибыть на станцию Ливерпуль-стрит в час двенадцать минут. Я каждую минуту ожидаю его. Из его телеграммы видно, что случилось что-то новое и важное.

Нам недолго пришлось ждать: наш норфолькский сквайр приехал прямо со станции так быстро, как только мог везти его извозчик. Он казался измученным и удрученным, в глазах его сказывалось утомление, и на лбу прорезались морщины.

– Это дело действует мне на нервы, мистер Холмс, – сказал он, устало опускаясь на стул. – Достаточно скверно чувствовать, что вас окружают невидимые, неизвестные люди, замышляющие что-то против вас, но когда вдобавок еще вам известно, что постепенно убивают вашу жену, тогда это становится не по силам для человека. Она истерзана и положительно чахнет на моих глазах.

– Она ничего еще не сказала вам?

– Нет, мистер Холмс, ничего. А между тем, несколько раз хотелось бедняжке высказаться, но не хватало у нее на это духа. Я пытался ей помочь, но, вероятно, сделал это очень неуклюже и отбил у нее охоту открыть свою душу. Она говорила о моем древнем роде, о нашей репутации в графстве, о нашей гордости незапятнанной честью, и мне всегда казалось, что это только предисловие, но почему-то мы никогда не добирались до сути.

– Но вы сами по себе что-то нашли?

– И очень много, мистер Холмс. У меня набралось несколько новых картинок пляшущих фигурок, а что еще важнее – я видел человека.

– Как? Того, кто рисует их?

– Да, я видел его за работой. Но расскажу все по порядку. Когда я вернулся от вас, то первое, что увидел на другое утро, – это новая группа пляшущих фигурок. Они были нарисованы мелом на черной двери сарая с садовыми инструментами, который стоит у лужайки и весь виден из окон дома. Я снял точную копию с этого рисунка, вот она.

Гильтон развернул бумагу и положил ее на стол. Копия с иероглифов имела такой вид:

– Прекрасно! – воскликнул Холмс. – Прекрасно! Пожалуйста, продолжайте.

– Когда я снял копию, то стер с двери рисунок, но через два дня появилась новая надпись. Вот и ее копия:

Холмс потер руки и захохотал от восторга.

– Наш материал быстро увеличивается, – сказал он.

– Через три дня бумажка с такими же каракулями была положена под камешек, на солнечные часы. Вот она. Как видите, фигурки на ней совершенно такие же, как и на последней. После этого я решил караулить; с этой целью я достал свой револьвер и уселся у окна в кабинете, из которого видна лужайка и сад. Около двух часов ночи, когда было еще темно, и только луна освещала сад, я услышал позади себя шаги и увидел жену в утреннем капоте. Она умоляла меня лечь. Я откровенно сказал ей, что желаю видеть, кто дурачит нас такими нелепыми проделками. Она возразила, что это какая-нибудь бессмысленная шутка, и что мне нечего обращать внимание на нее: «Если это так тревожит тебя, Гильтон, то ты мог бы поехать путешествовать вместе со мной, и таким образом мы избежали бы этого». «Как! Допустить, чтобы нелепая шутка выгнала нас из нашего дома?! – воскликнул я. – Да все графство будет смеяться над нами».

«Ну, хорошо, пойдем спать, – сказала она, – мы поговорим об этом завтра утром». Не успела она это произнести, как я увидел при лунном свете, что ее бледное лицо еще больше побледнело, и рука ее сжала мое плечо. Что-то шевелилось в тени сарая. Я разглядел темную согнувшуюся фигуру, которая пробиралась из-за угла и присела на корточки перед дверью. Схватив револьвер, я хотел выбежать в сад, но жена обхватила меня обеими руками и с судорожной силой удержала меня. Я пытался отбросить ее, но она с отчаянием уцепилась за меня. Наконец я освободился, но пока успел открыть дверь и добежать до сарая, человек скрылся. Однако он оставил след своего пребывания в виде такого же расположения пляшущих фигурок на двери, которое уже два раза появлялось, и которое я перенес на эту бумагу. Нигде не было никакого другого признака этого негодяя, хотя я обежал весь сад. А между тем, удивительно то, что он, должно быть, все время был тут, потому что, когда я утром снова осмотрел дверь, на ней, под строчкой, которую я уже видел, были еще начертаны фигурки.