Артур Дойль - Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

– Имеете ли вы этот рисунок?

– Имею; он очень короток, но я снял копию и с него. Вот она.

Снова Кебитт вынул бумажку. Этот новый танец имел такой вид:

– Скажите мне, – произнес Холмс, и я видел по его глазам, что он был очень возбужден, – был ли этот рисунок продолжением первого или же имел вид совершенно отдельного?

– Он был начертан на другой дверной панели.

– Прекрасно! Для нашей цели это важнее всего остального. Это дает мне надежду. А теперь, мистер Гильтон Кебитт, продолжайте, пожалуйста, ваши крайне интересные показания.

– Мне ничего не остается больше сказать, мистер Холмс, кроме того, что в эту ночь я был сердит на жену за то, что она меня удержала, когда я мог поймать прятавшегося мерзавца. Она объяснила это тем, что боялась за меня. В один момент у меня промелькнуло подозрение – не за него ли она боится, так как я не мог сомневаться в том, что она знает, кто этот человек, и что означают его странные сигналы. Но, мистер Холмс, в голосе и глазах моей жены есть что-то такое, что не допускает никаких сомнений, и я убежден в том, что она действительно думала о моей безопасности. Вот вам и все, а теперь дайте совет, что я должен делать. Я склонен засадить в кустах с полдюжины моих рабочих, и когда негодяй снова появится, то так его отколотить, чтобы у него пропала охота тревожить нас.

– Боюсь, что дело слишком сложное для таких простых средств, – возразил Холмс. – Как долго можете вы пробыть в Лондоне?

– Я должен вернуться домой сегодня. Я ни за что не могу оставить жену ночью одну. Она крайне нервна и просила меня вернуться.

– Вы правы. Но если бы вам можно было остаться, то я, вероятно, нашел бы возможность дня через два поехать вместе с вами. Пока оставьте мне эти бумаги, и я думаю, что скоро буду в состоянии пролить на ваше дело некоторый свет.

Шерлок Холмс выдерживал свой спокойный профессиональный тон, пока не ушел гость, хотя мне, хорошо знавшему его, ясно было, что он глубоко взволнован. В тот момент, когда широкая спина Гильтона Кебитта исчезла за дверью, мой друг бросился к столу, разложил на нем все бумажки с пляшущими фигурками и углубился в сложные соображения. Два часа наблюдал я, как он покрывал лист за листом фибрами и буквами, так сильно поглощенный своей работой, что, очевидно, забыл о моем присутствии. Иногда работа его продвигалась, и тогда он насвистывал и напевал; иногда же становился в тупик и долго сидел, нахмурив брови и рассеянно смотря вдаль. Наконец, вскрикнув от удовольствия, он соскочил со стула и заходил по комнате, потирая руки. Затем написал длинную телеграмму.

– Если я получу на это ответ такой, какой надеюсь, то вы прибавите, Ватсон, очень хорошенькое дело к своей коллекции, – сказал он. – Думаю, что нам можно будет поехать завтра в Норфольк и отвезти нашему приятелю несколько очень определенных сведений о тайне, которая тревожит его.

Признаюсь, что я сгорал от любопытства, но мне хорошо было известно, что Холмс любил давать свои объяснения в свое время и своим особенным способом, а потому я ждал, пока он захочет довериться мне.

Но ответ на телеграмму не приходил, и прошло два дня нетерпеливого ожидания, в течение которых Холмс напрягал слух при каждом звонке. Вечером второго дня пришло письмо от Гильтона Кебитта. Все у него было спокойно, за исключением только того, что в это утро на столбе солнечных часов появились две строчки пляшущих фигурок. Он приложил следующую их копию:

Холмс нагнулся над этим странным рисунком и через несколько минут вскочил на ноги с восклицанием удивления и отчаяния. Лицо его выражало страшную тревогу.

– Мы допустили, чтобы это дело зашло слишком далеко, – сказал он. – Нет ли еще поезда сегодня в Северный Вальшам?

Я заглянул в путеводитель. Последний поезд только что ушел.

– Ну, так мы завтра позавтракаем пораньше и отправимся с первым поездом: наше присутствие там крайне необходимо. А! Вот и ожидаемая телеграмма. Одну минутку, миссис Хадсон: может быть, понадобится ответ. Нет, – телеграмма такая, какую я ожидал. Она еще более требует, чтобы мы не теряли ни одного часа, и чтобы Гильтон Кебитт немедленно узнал, как обстоят дела, потому что наш простак норфолькский сквайр запутался в страшной и опасной паутине.

Так это и оказалось, и когда я дошел до мрачного заключения истории, которая казалась мне ребяческою и чудною, я снова испытываю горе и ужас, которые тогда наполнили мое сердце. Хотелось бы мне порадовать читателей благоприятным окончанием этого дела, но я пишу хронику фактов и обязан довести странную цепь происшествий до их мрачного финала, благодаря которому замок Ридлинг-Торп был в течение нескольких дней на устах у всех жителей Англии.

Едва мы успели выйти из вагона на станции Северный Вальшам и назвать место своего назначения, как к нам подбежал начальник станции и спросил:

– Вы, вероятно, сыщик из Лондона?

Выражение досады пробежало по лицу Холмса.

– Почему вы это думаете?

– Потому что инспектор Мартин из Норфолька только что проехал. А может быть, вы доктора? Она не умерла, или, по крайней мере, по последним известиям, была еще жива. Вам, может быть, удастся ее спасти… Хотя бы для виселицы.

Лицо Холмса омрачилось.

– Мы едем в замок Ридлинг-Торп, – сказал он, – но мы ничего не слышали о том, что там произошло.

– Страшное дело, – ответил начальник станции. – Они оба застрелены – мистер Гильтон Кебитт и его жена. Она застрелила его, а потом сама застрелилась, так говорит прислуга. Он умер, а она при смерти. Боже мой, Боже мой, одна из древнейших фамилий в Норфолькском графстве и одна из самых почитаемых!

Не говоря ни слова, Холмс поспешил к экипажу и в продолжение долгих семи миль пути не открыл рта. Редко видел я его столь безнадежно удрученным. Ему было не по себе еще во время нашего путешествия из города, и он с жутким опасением просматривал утренние газеты; теперь же это внезапное осуществление худших ожиданий погрузило его в неописуемую меланхолию. Он прислонился к спинке экипажа и отдался мрачным размышлениям. А между тем, многое вокруг могло возбудить наш интерес: мы проезжали по самой оригинальной в Англии местности, где несколько разбросанных коттеджей составляли все население этого края, а по сторонам громадные церкви с квадратными башнями возвышались над плоским зеленым ландшафтом, говоря о великолепии и благоденствии старой восточной Англии. Наконец фиолетовая полоса Немецкого моря показалась из-за зеленого края норфолькского побережья, и кучер указал бичом на две старые крыши из черепицы и дерева, выглядывавшие из-за группы деревьев.