Джон Карр - Убийство в музее восковых фигур

Инспектор Дюран выглядел немного бледным. Когда я закончил, все долго молчали.

– Убийца… он разделался с Галаном, – медленно произнес он.

Снова помню, что я говорил связно и даже вполне спокойно.

– Да. Это же все упрощает, так ведь? Но как Галан попал туда, не представляю. Последний раз я видел его в его комнате, когда он натравил на меня убийц. Может быть, у него была назначена встреча…

Дюран раздумывал, закусив нижнюю губу. Потом шагнул ко мне, протянул руку и сиплым голосом произнес:

– Молодой человек… позвольте пожать вашу руку! – Да, – кивнул Бенколин. – Неплохо, Джефф. Этот нож… Господа, все мы были дураками. Нам следует поблагодарить мадемуазель Августин за подсказку.

Опираясь на трость, он посмотрел на нее. Девушка подняла голову, у нее было усталое лицо, но она ответила ему твердым и насмешливым взглядом. Ее платье цвета пламени совсем измялось.

– Я была вам обязана, сударь, за прошлую ночь, – холодно сказала она. – Полагаю, что, в конце концов, вы вынуждены будете согласиться с моим анализом преступления.

Бенколин сдвинул брови:

– Не уверен, что готов во всем с вами согласиться, мадемуазель. Посмотрим. А пока…

– Вы осмотрели труп? – спросил я. – Он был заколот кинжалом Шарлотты Корде?

– Да. Убийца не потрудился даже стереть отпечатки пальцев. Дело завершено, Джефф. Благодаря им и мадемуазель Августин, мы теперь знаем все, включая подробности смерти мадемуазель Дюшен. – Он хмуро посмотрел на лампу, – Бедный Этьен! Ему никогда теперь не свести со мной счеты…

– Как же, черт побери, он умудрился попасть за это окно? Вот чего я никак не пойму!

– Отчего же, все очень просто. Вы же знаете, Что существует скрытая лестница, которая ведет из ниши за экспонатами в Галерею ужасов?

– Знаю. Вы имеете в виду то место, откуда включается свет?

Он кивнул.

– Убийца, по всей вероятности, заколол Галана либо в нише, либо недалеко от нее. По-видимому, он бросился бежать и упал с лестницы, а потом, Наверное, пополз позади фигур, пытаясь найти выход. Он был уже на последнем издыхании, когда нашел это окно в группе Марата. Но вылезти не успел…

– Это сделал… тот же человек, который убил Клодин Мартель?

– Несомненно. А теперь, Дюран…

– Да, сударь?

– Возьмите четверых людей и отправляйтесь в клуб. Если будет нужно, взломайте дверь. А если они вздумают сопротивляться…

Инспектор чуть заметно улыбнулся, расправил плечи и поглубже надвинул шляпу.

– Что тогда? – спросил он довольным тоном.

– Начните со слезоточивого газа. Если они все еще будут невежливы – стреляйте. Но я не думаю, что они будут невежливы… Никого не арестовывайте. Узнайте, во сколько и зачем Галан выходил ночью. Обыщите здание. Если мадемуазель Прево все еще там, доставьте ее сюда.

– Могу ли я просить, – холодно спросила Мари Августин, – чтобы вы все это сделали, по возможности не пугая гостей?

– Боюсь, мадемуазель, что это маловероятно, – улыбнулся Бенколин. – Однако лучше все-таки будет отпустить гостей до того, как вы приступите к делу, Дюран. Всех слуг задержать. Перекрыв выход, вы должны найти мадемуазель Прево. Она может еще оставаться в номере восемнадцатом. Это все. Начинайте и поторапливайтесь.

Дюран отдал честь и сделал знак четверым из своих жандармов. Одного из оставшихся он поставил в вестибюле, а шестого послал на улицу. Потом все стихло. Я устроился в кресле поудобней, нервы были на пределе, но я испытывал состояние блаженного покоя. Теперь, подумал я (и очень ошибся!), беспокоиться больше не о чем. Мне все доставляло удовольствие: тиканье стенных часов, уголь, горящий в старинном черного мрамора камине, лампа с абажуром и потертая скатерть. Отхлебнув кофе, я взглянул на моих товарищей. Бенколин, подчеркнуто сухопарый в своем черном плаще и мягкой темной шляпе, задумчиво постукивал тростью по ковру. Плечи Мари Августин блестели в свете лампы, она неотрывно смотрела на корзинку с рукоделием, и в ее взгляде были и сожаление, и цинизм. Ничего другого чувствовать было невозможно. По крайней мере, я не мог. Наступило оцепенение после шока, и оно подавляло любые мысли и эмоции. Мы обессилели, для нас существовали теперь только потрескивающий огонь и дружелюбное тиканье часов.

Потом я заметил старого Августина. На нем была серая фланелевая ночная рубашка, она доходила ему почти до пят, отчего он выглядел совершенно нелепо. Его голова на длинной тощей шее была озабоченно наклонена вперед, веер белых бакенбард вихлял из стороны в сторону, а покрасневшие глаза непрерывно мигали. Маленький, трясущийся, он прошлепал по комнате в больших, не по размеру, тапочках, держа в руках пыльную черную шаль.

– Накинь на плечи, Мари, – пискливо упрашивал он дочь. – Ты же простудишься.

Видно было, что она вот-вот рассмеется. Но он был совершенно серьезен, с нежностью укутывая ее плечи этой уродливой тряпкой, и все ее веселье улетучилось.

– Теперь… хорошо, папа? – ласково спросила она. – Ты ведь теперь знаешь.

У него дернулся кадык. Потом он взглянул на нас своими старыми глазами, и в них блеснула свирепость.

– Ну конечно, Мари. Все, что ты делаешь, хорошо. Я не дам тебя в обиду. Доверься своему старому папочке, Мари.

Поглаживая ее по плечу, он продолжал смотреть на нас с вызовом.

– Я так и сделаю, папа. Не лучше ли тебе лечь в постель?

– Ты все время стараешься отправить меня в постель, дорогуша! А я не пойду. Я останусь и буду тебя защищать. Прямо сейчас!

Бенколин очень медленным движением снял пальто. Положил шляпу и трость на стол, пододвинул кресло, сел и стал постукивать пальцами по виску. Что-то такое в его взгляде на Августина привлекло мое внимание…

– Сударь, – спросил Бенколин, – вы очень любите свою дочь, верно?

Он произнес эти слова как бы между прочим. Но мадемуазель Августин потянулась к отцу и схватила руку старика с такой поспешностью, словно хотела защитить его от нас. Ответила она:

– Что вы имеете в виду?

– Ну конечно же, очень люблю! – пропищал старик, выпячивая хилую грудь. – Не жми мне так руку, Мари, мне же больно. Я…

– И что бы она ни сделала, вы все равно будете ее защищать? – все еще безразличным тоном продолжал детектив.

– Разумеется! Почему вы спрашиваете?

Казалось, глаза Бенколина устремлены сейчас внутрь его самого.

– Принятые в мире нормы, – озадаченно пробормотал он, – должны быть хотя бы понятны. Странно. Они порой совершенно безумны. Не знаю, что бы я чувствовал… – Голос его осекся; он провел рукой по лбу.

– Я не знаю, что вы хотите этим сказать, мсье. Но мне лично кажется, что у вас есть дела поважнее, чем сидеть здесь и рассуждать о «принятых в мире нормах». Ваше дело арестовать убийцу.

– Вы совершенно правы, – согласился Бенколин, озабоченно кивнув головой. – Мое дело – арестовать преступника.