Джон Карр - Убийство в музее восковых фигур

Мы оказались в невысоком каменном проходе, параллельном задней стене музея. Очевидно, это был своего рода коридор между этим домом и соседним, – какой-то давно забытый строитель перекрыл его сверху жестью и деревянными стропилами, так что в высоту он едва достигал семи-восьми футов. В полумраке можно было различить только голую кирпичную стену соседнего дома и, много дальше, тяжелую дверь без ручки. Коридор утыкался в кирпичную стену, но в конце его, справа, просматривался слабый свет, который проникал с улицы; был слышен даже шелест шин и приглушенные гудки автомобилей.

Шаря по мокрым каменным плитам, луч фонаря Бенколина вдруг высветил белую женскую сумочку из моющейся замши с разбросанным вокруг содержимым. Как сейчас вижу контрастный черный орнамент на ее белой поверхности, мерцание серебряного замочка… У кирпичной стены напротив валялась черная маска домино с оторванной с одной стороны резинкой. Каменные плиты у основания стены были забрызганы кровью.

Бенколин глубоко вздохнул и повернулся к Августину:

– А что вам известно об этом?…

– Ничего, мсье! Я прожил в этом доме сорок лет, но не пользовался этой дверью и десяти раз. Ключ… я даже не представляю, где он может быть!

Детектив криво улыбнулся:

– А ведь замок сравнительно новый. И дверные петли смазаны. Ну, ничего!

Я пошел за ним к выходу на улицу. В конце вымощенного каменными плитами коридора оказалась-таки дверь. Она была распахнута настежь… Бенколин тихонечко присвистнул.

– Вот, Джефф, – тихо сказал он мне, – настоящий замок. Пружинный, с секретом против воров, называется «бульдог». Совершенно не поддается вскрытию. И все-таки дверь открыта! Черт побери! Интересно… – Глаза его шарили по сторонам. – Когда эта дверь затворена, коридор должен быть в полной темноте. Интересно, есть ли здесь свет? А, вот он.

И он нажал маленькую, почти неразличимую кнопку на стене, футов около шести от пола. Спрятанные между деревянными перекрытиями лампы залили грязный проход мягким светом. Бенколин тут же выключил освещение.

– В чем дело? – поинтересовался я. – Зачем вы погасили свет? Вам же нужно осмотреть все эти вещи…

– Молчите! – быстро, возбужденно проговорил он. – Джефф, впервые в своей практике мне придется нарушить раз и навсегда заведенную у нас процедуру. Наши бы все тут засняли и перекопали, они возились бы здесь до рассвета. Я же должен думать о последствиях, я не могу себе этого позволить… Теперь быстрее! Закроем эту дверь. – Он осторожно притворил ее. – Теперь возьмите носовой платок и соберите все это в сумочку. Мне нужно поскорее осмотреть все остальное.

С того момента как Бенколин переступил порог коридора, он перемещался только на цыпочках. Я последовал его примеру, а он присел у стены, там, где пол был забрызган кровью. Бормоча что-то про себя, Бенколин принялся соскребать с пола и сметать в конверт сверкавшие в лучике фонаря частички. Стараясь ничего не пропустить, я собирал содержимое сумки. Небольшая золотая пудреница, губная помада, носовой платок, письмо, ключ от зажигания, записная книжка с адресами, несколько денежных купюр и мелочь. Потом Бенколин знаком позвал меня за собой, и мы вернулись через дверцу, замаскированную под стену, назад к площадке сатира.

Но на пороге детектив задержался, подозрительно глядя на зеленую подсветку в углу. Озадаченно насупившись, он оглянулся на две двери позади, и мне показалось, что он на глаз прикидывает расстояние.

– Да, – пробурчал он себе под нос, – да. Если бы эта… – он постучал по раскрашенной двери, – была бы закрыта, а дверь в проход открыта, то через щель был бы виден зеленый свет… – Обернувшись к Августину, он требовательно спросил: – Подумайте хорошенько, мой друг! Вы говорили, что, когда уходили из музея в половине двенадцатого или около того, выключили все лампочки, так?

– Конечно, мсье!

– Все до единой? Вы и теперь в этом уверены?

– Разумеется.

Бенколин постучал себя костяшками пальцев по лбу.

– Тут что-то не так. Я уверен… Лампы – эта, во всяком случае – были включены. Капитан Шомон, который сейчас час?

Вопрос был настолько неожиданным, что Шомон, сидевший на ступеньках подперев подбородок ладонью, посмотрел на него непонимающе:

– Простите?

– Я спросил, который час.

Смутившись, Шомон вытащил большие золотые часы.

– Почти час ночи, – хмуро ответил он. – Что это вы вдруг заинтересовались?

– Не знаю, – пожал плечами Бенколин. Мне показалось, что он несколько не в себе, и поэтому я заключил, что мой друг на пути к решению. – Так вот, – продолжил он, – мы оставим тело мадемуазель Мартель на некоторое время здесь. Только еще раз поглядим…

Он снова встал на колени около тела. Оно уже больше не пугало; ничего не выражающие глаза, сдвинутая набок беретка, скованная поза – от всего этого труп казался еще менее реальным, чем восковые фигуры. Сняв с шеи девушки тоненькую золотую цепочку, Бенколин осмотрел ее.

– Рывок был очень сильным, – сказал он, демонстрируя, как натягивается цепочка. – Звенья мелкие, но прочные и соединены намертво.

Когда он поднялся и направился по лестнице наверх, Шомон остановил его вопросом:

– Вы собираетесь оставить ее здесь одну?

– А почему нет?

Молодой человек слегка провел рукой по глазам.

– Не знаю, – сказал он. – Наверное, ей от этого хуже не станет. Но вокруг нее всегда было столько людей… когда она была жива. И место здесь такое гадкое! Меня тошнит от одного его вида. Такое гадкое… Может, я останусь… побуду здесь с ней?

Он стоял в нерешительности, а Бенколин смотрел на него с любопытством.

– Видите ли, – продолжал Шомон с окаменевшим лицом, – я все время вспоминаю Одетту… Боже мой! – И голос его сорвался. – Я не могу…

– Успокойтесь! – прикрикнул на него Бенколин. – Подниметесь наверх вместе с нами. Вам нужно выпить.

Мы прошли через грот, миновали вестибюль и вернулись в неуютную, безвкусно обставленную квартиру Августина. Решительное поскрипывание кресла-качалки замедлилось, и мадемуазель Августин посмотрела на нас, откусывая кончик нитки.

По-видимому, по выражению наших лиц она догадалась, что мы нашли больше, чем ожидали, к тому же белая сумочка сразу бросилась в глаза. Не говоря ни слова, Бенколин отправился к телефону, а Августин, покопавшись в одном из шкафов, вытащил оттуда небольшую пузатую бутылку бренди. Глаз дочери замерил, сколько он налил Шомону, и она поджала губы. Но тут же снова принялась качаться.

Мне было не по себе. Тикали часы, мерно поскрипывало кресло. Я знал, что эта комната навсегда теперь будет для меня ассоциироваться с запахом вареной картошки. Мадемуазель Августин не задавала никаких вопросов; она держалась напряженно, руки двигались механически. Над рубашкой в красную полоску явно сгущались грозовые тучи… Мы с Шомоном пили бренди, и я видел, что он тоже не сводит с девушки глаз. Несколько раз ее отец пытался заговорить, но все мы продолжали хранить неловкое молчание.