Джон Карр - Убийство в музее восковых фигур

В комнату вернулся Бенколин.

– Мадемуазель, – сказал он, – я хочу задать вам…

– Мари! – воскликнул ее отец измученным голосом. – Я не мог тебе раньше сказать… Это убийство! Это…

– Пожалуйста, успокойтесь, – попросил его Бенколин. – Я хочу спросить, мадемуазель, когда вы включили сегодня вечером лампочки в музее.

Она не стала увиливать, выспрашивать, почему он задает этот вопрос. Твердой рукой девушка положила шитье и ответила:

– Сразу после того, как папа отправился на встречу с вами.

– Какие лампочки вы включили?

– Я повернула выключатель, зажигающий лампочки в центре главного грота и на лестнице, ведущей в подвал.

– Зачем вы это сделали?

Она посмотрела на него безмятежным взором:

– Я поступила абсолютно естественно. Мне показалось, что по музею кто-то ходит.

– Я полагаю, вы девушка не слишком мнительная?

– Нет. – Ни улыбки, ни движения губ; было ясно, что она презирает саму мысль о мнительности.

– Вы пошли посмотреть?

– Пошла…

Так как детектив, подняв брови, продолжал смотреть на нее, она продолжала:

– Я осмотрела большой грот, где, как мне показалось, я слышала шум, но там никого не было. Я ошиблась.

– Вы не спускались по лестнице?

– Нет.

– Когда вы погасили свет?

– Не могу сказать точно. Минут через пять, а может быть, больше. А теперь будьте любезны объяснить мне, – заговорила она вызывающе, привстав в кресле, – что значат эти разговоры об убийстве?

– Была убита молодая девушка, некая мадемуазель Клодин Мартель, – медленно пояснил Бенколин. – Ее тело сунули в руки сатиру на повороте лестницы…

Старый Августин дергал Бенколина за рукав. Его лысая, с двумя нелепыми клочками седых волос за ушами, голова по-собачьи тянулась к Бенколину. Покрасневшие глаза умоляюще расширялись и сужались…

– Прошу вас, мсье! Прошу вас! Она ничего об этом не знает…

– Старый дурень! – прикрикнула на него девушка. – Не лезь в это дело. Я сама с ними разберусь.

Он примолк, поглаживая свои седые усы и бакенбарды, всем своим видом показывая, как гордится дочерью, но в то же время прося у нее прощения. Ее глаза снова бросили вызов Бенколину.

– Так как, мадемуазель? Знакомо ли вам имя Клодин Мартель?

– Мсье, вы что, думаете, я знаю имя каждого из наших посетителей?

Бенколин наклонился вперед.

– Почему вы думаете, что мадемуазель Мартель была посетительницей музея?

– Вы же сами сказали, – со злостью ответила она, – что она здесь.

– Ее убили за вашим домом, в проходе, который выходит на улицу, – пояснил Бенколин. – Вполне возможно, что она никогда в жизни не была у вас в музее.

– Ага! Ну что ж, в таком случае, – пожала плечами девушка, снова принимаясь за шитье, – мы тут ни при чем. Так?

Бенколин вынул сигару и нахмурился; похоже было, что он обдумывает ее последнюю реплику. Мари Августин, казалось, целиком погрузилась в шитье; на лице ее играла улыбка, как будто она только что выиграла нелегкое сражение.

– Мадемуазель, – задумчиво произнес детектив, – я хотел просить вас пройти со мной и посмотреть на тело, о котором идет речь… Но мне вспомнился разговор, который мы с вами вели чуть раньше.

– Да?

– Мы говорили о мадемуазель Одетте Дюшен, молодой даме, которую нашли мертвой в Сене…

Она снова отложила шитье.

– Проклятье! – воскликнула она, стукнув ладонью по столу. – Оставите вы меня, наконец, в покое?! Я же сказала вам все, что я об этом знаю!

– Насколько я помню, капитан Шомон попросил вас описать мадемуазель Дюшен. То ли по забывчивости, то ли по какой другой причине, но вы описали ее неверно.

– Я же сказала вам! Я могла ошибиться. Наверное, я ее с кем-то… с кем-то перепутала.

Бенколин закончил раскуривать сигару и помахал в воздухе спичкой.

– Вот-вот! Совершенно верно, мадемуазель! Вы имели в виду кого-то другого. Не думаю, чтобы вы вообще когда-либо видели мадемуазель Дюшен. Вы не ожидали, что вас попросят ее описать. И вы рискнули, но поторопились и, по-видимому, описали какую-то другую женщину, которая стояла у вас перед глазами. Вот что заставляет меня задуматься…

– Вот как?

– …задуматься, – задумчиво продолжал Бенколин, – почему именно этот образ вспомнился вам прежде всего. Короче, задуматься, почему вы с такой точностью описали нам мадемуазель Клодин Мартель.

Бенколин выиграл. Об этом можно было судить по тому, как у Мари Августин чуть заметно задрожала нижняя губа, сбилось дыхание, в глазах на мгновение появился стеклянный блеск, пока ее живой ум метался в поиске лазейки. Затем она рассмеялась:

– Послушайте, сударь, я вас не понимаю! Описание, которое я вам дала, подходит к сотням девушек…

– Ага! Значит, вы признаете, что никогда не видели мадемуазель Дюшен?

– Ничего я не признаю!… Как я сказала, мое описание подошло бы множеству молодых женщин…

– Только одна из них лежит здесь мертвой.

– …и тот факт, что мадемуазель Мартель по случайности чем-то напоминает женщину, которую я описала, ничуть не больше чем простое совпадение!

– Одну минуту! – остановил ее Бенколин, делая предупреждающий жест сигарой. – Откуда вы знаете, как выглядит мадемуазель Мартель? Вы же ее еще не видели.

Лицо девушки вспыхнуло, она явно была вне себя. Можно было догадаться, что ее злит не столько само обвинение, сколько то, что Бенколин заманил ее в ловушку. Ее бы вывел из себя любой, кто опередил бы ее в словесной пикировке. Она раздраженно отбросила волосы назад и принялась лихорадочно приглаживать их.

– Не кажется ли вам, – с независимым видом заговорила она, – что вы слишком долго испытываете на мне свои полицейские приемчики? С меня хватит!

Бенколин с отеческой укоризной покачал головой, что еще больше разозлило девушку, и добродушно улыбнулся:

– Нет, в самом деле, мадемуазель! Нам и еще кое-что надо бы обсудить. Я не могу так легко с вами расстаться!

– Полицейские могут себе это позволить.

– Совершенно верно. Так вот. Я полагаю, что, не входя в детали, нам следует признать, что между смертью Одетты Дюшен и Клодин Мартель существует связь, причем очень тесная. Но теперь я перехожу к третьей леди, гораздо более загадочной, чем любая из этих двух. Она просто преследует это заведение. Я имею в виду женщину, лица которой никто не видел, но которая, судя по всему, носит меховую горжетку и коричневую шляпку. Сегодня вечером, рассказывая о ней, ваш батюшка выдвинул интересную теорию…

– О Пресвятая Богородица! – простонала девушка. – И вы слушали россказни этого старого младенца? Папа, неужели ты рассказал им все это?!

Старик выпрямился с чудаковатым достоинством.

– Мари, не забывай, что я твой отец. Я попытался рассказать им то, что, по моему убеждению, является правдой.