Найо Марш - Убийство под аккомпанемент. Маэстро, вы – убийца! [сборник: 15, 6]

– Верно.

– Хорошо. Ну и к чему это нас приводит? Если расписание верно, его светлость ни на минуту после не оставался один в кабинете после обеда.

– И более того, единственное время, когда он вообще был один, он бегал по дому, ревя как бык и требуя сомбреро.

– Не походит на установление алиби, как по-вашему? – вопросил Фокс.

– Скорее уж как на изначальное алиби, Братец Лис.

– Он мог носить тюбик шпатлевки при себе, в кармане.

– Мог, конечно. Вместе с куском ручки зонта и шильцем, а между приступами рева их соединить.

– Фу! Как насчет того, что он принес все с собой в кармане в «Метроном» и там состряпал орудие убийства?

– О господи! Когда? Как?

– В уборной? – с надеждой предложил Фокс.

– И когда он затолкал оружие в револьвер? Не забывайте, Скелтон осматривал дуло как раз перед тем, как начали играть.

Машина остановилась на светофоре на Пиккадилли. Фокс неодобрительно воззрился на Грин-парк. Аллейн все еще не открывал глаз. На Биг-Бене пробило семь.

– Вот черт! – выругался Фокс, хлопая себя по коленке. – Вот черт! А если так? А если его светлость у всех на виду вставил снаряд в револьвер, пока сидел за барабанами? У всех на виду, за ним никто ведь не наблюдал, пока остальные по очереди играли свои сольные номера? Удивительно, сколько всего можно провернуть, если хватит наглости! Какое там старье вечно цитируют, сэр? Ах да. «Украденное письмо»! Доказывая, что если выставить что-то напоказ, его никто не заметит.

Аллейн приоткрыл один глаз.

– «Украденное письмо», – повторил он и открыл второй глаз. – Фокс, моя шпаргалка, мое редкое издание, мой object d’art [39] Произведение искусства (фр.). , моя личная любимая bijouterie [40] Драгоценность, ювелирное изделие (фр.). , будь я проклят, если вас не посетило вдохновение. Скорей! Давайте разовьем вашу мысль.

Они напряженно обсуждали, пока машина не остановилась в тупичке позади Ковентри-стрит перед домом Аллейна.

Свет раннего утра струился в небольшой коридор, под картиной Беноццо Гоццолли [41] Итальянский художник эпохи Возрождения (1420–1497), автор многочисленных циклов фресок. семейка георгин, бумажно-белых в голубой чаше, отбрасывала тонкие тени на стену цвета пергамента. Аллейн довольно огляделся по сторонам.

– Трой велено не вставать до восьми, – сказал он. – Вы первый в ванную, Фокс, пока я с ней переговорю. Воспользуйтесь моей бритвой. Нет, погодите. – Он исчез и вернулся с полотенцами. – В половине девятого будет кое-что перекусить, – пообещал он. – Гостевая комната в вашем распоряжении, Фокс. Хороших снов.

– Вы очень добры. Несомненно, – сказал Фокс. – Могу я передать привет миссис Аллейн, сэр?

– Она будет рада его получить. Увидимся позже.

Трой уже проснулась в своей белой комнате, ее голову темным ореолом окружали короткие локоны.

– Ты похожа на фавна, – сказал Аллейн, – или бронзовый георгин. Ты хорошо себя чувствуешь?

– Здоровой и бодрой, а ты?

– Как видишь. Невыспат, небрит, ненаглажен, короче, все «не».

– Ужасное положение вещей, – улыбнулась Трой. – Ты выглядишь как джентльмен с того двадцатифутового полотна в Люксембурге. Крахмальная рубашка помята, и смотрит на Париж в щель меж роскошных занавесей. Кажется, оно называется, да… «Безнадежный рассвет»! Как ты помнишь, его потаскушка еще спит в гигантской кровати.

– Не помню. Кстати о кровати, разве тебе самой не положено спать?

– Господи помилуй! – пожаловалась Трой. – Меня же не муха цеце укусила. Уже почти девять часов, как я легла, черт побери.

– Ладно, ладно.

– Что случилось, Рори?

– То, что мы больше всего не любим.

– О нет!!

– Ты все равно про него услышишь, поэтому давай расскажу. Тот напыщенный тип, что играл на аккордеоне, сплошь волосы и зубы…

– Не хочешь же ты…

– Кто-то пырнул его эдаким кинжалом, сварганенным из трубки от зонтика и вышивального шильца.

– Ух ты!

Он объяснил подробнее.

– Да, но… – Трой уставилась на мужа. – Когда тебе нужно быть в Ярде?

– В десять.

– Ладно. У тебя есть два часа и время позавтракать. Доброе утро, дорогой.

– В ванной Фокс, и я знаю, что не гожусь для спальни леди.

– Кто сказал?

– Если не ты, то никто. – Он притянул ее к себе и обнял. – Трой, можно мне попозже утром рассказать Фоксу?

– Если хочешь, милый.

– Возможно, захочу. Насколько сильно, по-твоему, я тебя люблю?

– Мне слов не хватает, – ответила Трой, пародируя покойного Гарри Тейта [42] Гарри Ф. Тейт (1886–1954) – американский футболист, бронзовый призер Олимпийских игр 1904 г. .

– И мне.

– Мистер Фокс выходит из ванной. Прочь отсюда.

– Пожалуй, ты права. Доброе утро, миссис Квиверфул [43] Персонаж романа Энтони Троллопа «Барчестерские башни». .

По пути в ванную Аллейн заглянул к Фоксу. Инспектора он застал лежащим на кровати, без пиджака, но невероятно опрятного: влажные волосы зачесаны назад, подбородок сияет, рубашка туго натянута на крепких грудных мышцах. Глаза у него были закрыты, но он открыл их, когда Аллейн сунул голову в приоткрытую дверь.

– Разбужу вас в половине десятого, – пообещал Аллейн. – Вы знаете, что быть вам крестным дедушкой, Братец Лис?

Когда глаза Фокса расширились, старший инспектор закрыл дверь и, посвистывая, направился в ванную.

В половине одиннадцатого в кабинете старшего инспектора Аллейна в Новом Скотленд-Ярде была официально начата рутинная процедура расследования убийства.

Сам Аллейн, сидя за столом, принимал доклады сержантов Гибсона, Уотсона, Скотта и Солиса. Мистер Фокс, в котором благодушие и отличное настроение умерялись строгостью, обычной его реакцией на доклады о наблюдении, критически слушал подчиненных, каждый из которых держал перед собой служебный блокнот. Шестеро мужчин серьезно занимались повседневной работой. Ранее тем же утром в других районах Лондона другие специалисты занимались каждый своим делом: капитан Энтуистл, эксперт по баллистике, вставил стрелку, изготовленную из трубки зонта, в револьвер и выстрелил ею в мешок с песком; аналитик мистер Каррик подверг пробку различным тестам на ряд смазочных веществ; а сэр Грэнтли Мортон, прославленный патологоанатом, которому ассистировал доктор Кертис, вскрыл грудную клетку Риверы и с большой осторожностью извлек его сердце.

– Хорошо, – сказал Аллейн. – Несите сюда стулья и курите, если хотите. Разговор, скорее всего, будет долгим.

Когда все устроились, он указал черенком трубки на сержанта с тяжелым подбородком, соломенными волосами и, по обыкновению, удивленным лицом.

– Это ведь вы обыскивали комнаты покойного, Гибсон? Давайте начнем с вас.