Фрэнсис Дункан - Убийство на Рождество. Для убийства есть мотив (сборник)

Тремейн поднес руку к шее и осторожно ощупал ее. Шея болела и слегка опухла, глотать было трудно. Стальные пальцы Мартина Воэна оставили на ней свой отпечаток. Следствие завело Тремейна в опасные воды. Он до сих пор содрогался при мысли, насколько близок был к смерти накануне вечером. От безумия в глазах его противника веяло погибелью; Тремейн понимал, что сумел спастись чудом.

Так что же он сказал Мартину Воэну? Тремейн вспомнил, как сидел в кабинете Воэна, съежившись в кожаном кресле и боясь вновь подвергнуться нападению. Когда на карту поставлена жизнь, тут уже не до педантичности. Точность в высказываниях удается соблюсти не всегда, и Тремейн прекрасно сознавал, что кое в чем погрешил против истины, но своей цели при этом достиг. И с безмерным облегчением возвращался домой из «Хоум-лоджа», живой и способный дышать свежим ночным воздухом, который после пережитого ужаса кружил ему голову, как вино.

Тремейн размышлял об этом и осматривал окрестности, поскольку вышел из дома с определенными намерениями. Заметив возле «Адмирала» высокую фигуру Барри Энстона, он поспешил к нему. Репортер поприветствовал его и произнес:

– Похоже, ситуация вышла из-под контроля. Этак я скоро поверю, что здешние места были прокляты. Бедная пожилая дама, я как раз вчера утром беседовал с ней. Мне показалось, она и мухи не обидит. Кому могло прийти в голову убить ее?

– Тому, у кого имелись на то веские причины, – ответил Тремейн.

Энстон вопросительно взглянул на него и заметил синяки на его шее.

– С вами что-то случилось? Вас мучил ночной кошмар?

За это ключевое слово Тремейн и ухватился, как тот самый утопающий, которому подвернулась соломинка.

– Именно, – с жаром подхватил он, – кошмар. Видимо, за ужином съел что-то не то. И проснулся оттого, что пытался задушить сам себя.

– Похоже, вы едва не преуспели в этом деле, – сухо промолвил Энстон.

Тремейн не желал пускаться в объяснения. Он знал, что на языке у репортера уже вертится десяток вопросов, но не собирался посвящать его в подробности своего вчерашнего приключения. И потому опередил его, сменив тему:

– Я хотел поговорить о Шенноне – вам ведь что-то о нем известно. Я думал, тогда вечером вы поделитесь со мной, а вы вместо этого представили нам миссис Хэммонд.

– Да, мне кое-что известно, – кивнул Энстон. – И как раз сегодня я жду подтверждения. Получить его рассчитываю к вечеру, а пока буду хранить молчание. Вероятно, я все-таки ошибаюсь.

– Вряд ли, – возразил Тремейн. – Кстати, – продолжил он, – в последнее время я не встречал в округе Хорнсби – того частного сыщика. Миссис Хэммонд отозвала его? Ведь теперь, разумеется, необходимость в его услугах отпала. Представлять доказательства в суде по делу о разводе уже не понадобится.

– Интересно, были бы вообще обнародованы эти доказательства? Странная история. Обе женщины, несомненно, любили Хэммонда. Да, с самим Хэммондом я почти не общался, но насколько успел заметить, он вроде не из тех, от кого женщины теряют голову. Хотя они считали его привлекательным. Женщина, с которой он жил здесь – Карен, кажется? – прелестное создание. У нее наверняка были десятки поклонников, и все-таки она предпочла Хэммонда, чтобы, выражаясь чопорно, жить с ним во грехе. А законная жена, как мне показалось, на самом деле не желала разводиться с ним, хотя он и обманывал ее, а она наняла Хорнсби следить за ним. Ее нежелание чувствовалось в разговоре со мной.

– Да, темная и мучительная история, – с тяжким вздохом согласился Тремейн. – Бог знает, какой трагедией она могла бы обернуться. Вы знаете, где сейчас Хорнсби?

– Вероятно, в Колминстере, – ответил Энстон. – Он остановился там. Это следующая станция по той же ветке. Рискну предположить: Хорнсби решил, что там будет привлекать меньше внимания к себе, но, как вам известно, тут, в деревне, многие уже заметили его.

Еще некоторое время Мордекай Тремейн беседовал с репортером – отчасти надеясь дождаться Джонатана Бойса, – но инспектор так и не появился, поэтому он вскоре попрощался с Энстоном и направился обратно в «Страну роз».

Сумел ли Бойс отчитаться перед начальством о прогрессе в расследовании или же убийство Эдит Лоррингтон вынудило его блуждать словно в тумане, как и после двух предыдущих преступлений? Тремейн не сомневался, что инспектор не находит себе места от беспокойства. Теперь Далмеринг у всех на устах. От Бойса ждут результатов, причем немедленно. Три нераскрытых убийства подряд – достаточно, чтобы заставить любого инспектора Скотленд-Ярда просыпаться в холодном поту. Тремейн подозревал, что сам комиссар держит связь с Бойсом, ежечасно требуя отчетов и создавая у незадачливого инспектора ощущение, будто его карьера повисла над пропастью на волоске.

Разумеется, с точки зрения газет случившееся стало сенсацией, достойной пристального внимания. Убийство Филиппа Хэммонда побудило журналистов состязаться, придумывая броские заголовки, а новая трагедия вызвала просто ажиотаж. Вечерние газеты вышли со статьями, обрушивающими словесные потоки критики на Скотленд-Ярд, после чего комиссар наверняка напустился с еще более резкой критикой на инспектора Бойса, растравляя его и без того свежие душевные раны.

Дальнейший ход событий был очевиден. Жители Далмеринга потребуют защиты. Там, где произошло три убийства, может случиться и четвертое, и пятое. Расследование Скотленд-Ярда до сих пор ничего не дало. И неизвестно, когда закончится весь этот ужас.

Погруженный в свои мысли, Тремейн не замечал, куда бредет, и чуть не столкнулся с человеком, идущим ему навстречу. Он поспешно вскинул голову, бормоча извинения, и увидел, что перед ним Джеффри Маннинг.

– Ничего страшного! – жизнерадостно откликнулся Маннинг. – Мы видели, что вы задумались, и потому были начеку.

Его голос прозвучал преувеличенно беззаботно. Маннинга сопровождала Филлис Голуэй, лица у обоих разрумянились, оба казались воодушевленными.

– По-моему, вы радуетесь жизни, – заметил Тремейн, слегка удивившись этому ввиду известных обстоятельств.

– Так и есть, – подтвердил Маннинг, взглянув на девушку, а когда она кивком выразила согласие, объяснил: – Вы первый, кого мы встретили, так что я просто не могу не сообщить: мы с Филлис обручились.

В обычных обстоятельствах на душе у Мордекая Тремейна потеплело бы от ликования, которое отчетливо слышалось в голосе Джеффри Маннинга. Со свойственной ему сентиментальностью он умилился бы при виде расцветающих чувств – это зрелище всегда доставляло ему ни с чем не сравнимое удовольствие, – но сегодня его слишком угнетали мысли, он чересчур остро сознавал близость зла, вырвавшегося на свободу, и потому не смог проявить энтузиазма.