Фергус Хьюм - Тайна двухколесного экипажа [Роман]

— Ты кто? Проваливай!

Но потом, как видно, она осознала происходящее, потому что вдруг дернулась и издала душераздирающий вой, от которого всех, кто был рядом, бросило в дрожь, таким необычным и жутким был этот звук.

— Мои деньги! — завопила она, сжимая подушку сухими руками. — Мое! Ты их не получишь, чтоб тебе пусто было!

Доктор встал и пожал плечами.

— Нет смысла что-то делать, — сказал он. — Скоро она будет мертва.

Старуха, прикрывавшая собой подушку, услышала последние слова и заплакала.

— Мертва, мертва! Бедная моя Розанна, красавица моя, ты всегда любила свою несчастную мать, пока он не увез тебя, а ты вернулась, чтобы умереть… умереть… О!

Ее голос потерялся в долгом печальном вое. Девушки в углу задрожали и закрыли уши руками, чтобы не слышать его.

— Привести священника? — спросил доктор, склоняясь над кроватью.

Старуха посмотрела на него глазами-пуговками, уже подернутыми туманом смерти, и хриплым шепотом произнесла:

— Зачем?

— Вам осталось жить недолго, — мягко промолвил доктор. — Вы умираете.

Матушка Побируха вскинулась и, исторгнув полный ужаса крик, схватила его за руку.

— Умираю! Умираю… Нет! Нет! — завыла она. — Я не готова умирать… Чтоб мне… Спасите меня… Спасите меня! Я не знаю, куда попаду, спасите… Спасите меня!

Доктор попытался разжать ее руки, но она на удивление цепко держалась за него.

— Это невозможно, — коротко ответил он.

Старуха упала на кровать с криком:

— Я заплачу! Я хорошо заплачу! Отдам все! Все, что у меня есть! Смотрите… смотрите… Здесь соверены!

Разорвав подушку, она вытащила холщовый мешочек и выпустила из него сверкающий ручеек золота. Золото… Золото… Оно раскатилось по кровати, по полу, по углам, но никто не прикоснулся к нему — так приковало всех жуткое зрелище умирающей женщины, цепляющейся за жизнь. Старуха набрала две пригоршни золотых монет и протянула их мужчинам, которые молча стояли у ее ложа, но немощные руки дрогнули, и соверены со звоном посыпались на пол.

— Мое! Мое! — завопила она что было сил. — Отдайте мою жизнь… Золото… Деньги… Будьте прокляты… Я продала за них душу… Спасите меня… Отдайте мне мою жизнь!

И дрожащими руками матушка Побируха попыталась сунуть им золото. Никто не произнес ни слова. Мужчины молча взирали на нее, а девушки в углу обнялись и задрожали от страха.

— Не смотрите на меня! Не надо! — крикнула умирающая и упала прямо на сверкающее золото. — Вы хотите, чтобы я умерла… Но я не умру… Нет! Отдайте мое золото! — Она, всхлипывая, шарила руками по разбросанным соверенам. — Я заберу их с собой… не умру… Бо… Бо… Я ничего не сделала… Я хочу жить… Дайте Библию… Спаси меня, Бо… Проклятье… Бо… Бо…

Она замертво упала на постель.

Тусклый свечной свет отблескивал на сияющем золоте и мертвом лице, обрамленном спутанными совершенно белыми волосами. Трое мужчин с тоской в сердце молча отвернулись, в их ушах все еще звенел крик: «Спаси меня, Бо…»

Если верить школьным прописям: «Откладывая дело на завтра, крадешь у себя время». И Брайан познал истину этого выражения. Он провел в городе почти неделю, но так и не сходил к Калтону. Каждое утро — или почти каждое — он просыпался с намерением отправиться прямиком на Чансери-лейн, но ни разу туда не дошел. Он вернулся в съемную квартиру в Ист-Мельбурне и все свое время проводил либо в доме, либо в саду. Когда продажа фермы требовала его присутствия в городе, он ехал на встречу, а после сразу же возвращался обратно. Как это ни странно, друзей Брайан сторонился. Он остро ощущал отголоски своего недавнего пребывания на скамье подсудимых и даже на берегу реки Ярра, куда он ходил довольно часто, его не покидало тяжелое ощущение, что он стал объектом любопытства и что люди оборачивались на него из нездорового желания поглазеть на того, кто чудом избежал виселицы.

Брайан решил сразу после продажи фермы и свадьбы с Мадж уехать из Австралии и никогда больше сюда не возвращаться. Но пока этого не случилось, он не хотел никого видеть и нигде бывать — таким сильным был страх всеобщего внимания. Миссис Сэмпсон, приветствовавшая его возвращение пронзительными радостными криками, в открытую выражала недовольство его решением укрыться в четырех стенах.

— У вас глаза совсем запали, — стрекотал добрый сверчок. — Оно и понятно: дядя моего мужа, который в Коллингуде аптеку имеет и хорошо зарабатывает, всегда говорил, что когда мало кис-ло-ро-да, это он так воздух называл, люди заболевают, и даже аппетит у них пропадает, а вы не едите совсем ничего; но вы же не мотылек, вам-то нужно получше питаться.

— Я совершенно здоров, — рассеянно отвечал Брайан, закуривая сигарету и краем уха слушая оживленную болтовню словоохотливой домовладелицы. — Но если кто-нибудь придет, то говорите, что меня нет. Не хочу, чтобы меня беспокоили по пустякам.

— И Соломон таких мудрых вещей не говорил, — с готовностью откликнулась миссис Сэмпсон. — Он то, конечно, в хорошем здравии был, когда царицу Савскую принимал, а то как же без этого, когда нужно кого-то принять, а говорить не хочется; да у меня и самой такое часто бывает, когда настроения нету; а я слышала, что от этого содовая вода помогает, если с бренди выпить; хотя кто его знает, может, из-за этого как раз наоборот… Провались ты со своим звонком, звонок! — неожиданно закончила она и поспешила к двери, потому что звякнул дверной колокольчик. — У меня от беготни этой вечной уже ноги подкашиваются.

Брайан какое-то время курил, довольный тем, что болтливая хозяйка наконец оставила его, но вскоре услышал, что она снова поднимается по лестнице. Миссис Сэпмсон вошла в комнату с телеграммой для постояльца.

— Надеюсь, там нет плохих новостей, — сказала она, отступая к двери. — Не люблю, когда не ждешь, а оно сваливается на тебя; как вот дед моего дяди умер от чахотки, у нас в роду все от болезней поумирали… А теперь, если позволите, сэр, я пойду обедать, привыкла я есть вовремя, свой желудок я хорошо знаю, легко расстраивается, из-за чего я никогда не могла на кораблях плавать.

Миссис Сэмпсон, наконец выговорившись, вышла из комнаты и, громко щелкая суставами, спустилась по лестнице. Вскрыв конверт, Брайан увидел послание от Мадж, в котором она сообщала, что они вернулись, и предлагала ему поужинать с ними этим вечером. Фицджеральд сложил телеграмму, встал из кресла и с мрачной миной, сунув руки в карманы, заходил туда-сюда по комнате.

— Значит, он в городе, — произнес молодой человек. — И мне придется встречаться с ним, жать ему руку, зная, кто он! Если бы не Мадж, я бы сразу уехал отсюда, но после того, как она не оставила меня в беде, я был бы трусом, если бы сделал это!