Глэдис Митчелл - Дьявол из Саксон-Уолл. Поспеши, смерть! [сборник]

— Ну-ка, — резко произнес Джонс, — выкладывайте, что с вашим хозяином.

— Убийство в Неот-Хаусе, вот что, — ответил японец.

— Но проблемы у него начались раньше, чем убили мистера Миддлтона. Не увиливайте. Ваш долг перед мистером Хэллемом требует, чтобы вы сказали правду. Мистер Хэллем очень болен, и я хочу помочь ему.

Японец улыбнулся:

— Мой долг перед мистером Хэллемом требует, чтобы я хранил его секреты. И я не считаю, что он болен.

— Значит, вы ошибаетесь или лжете. Мистер Хэллем сам не свой, неужели вы не видите?

— Вижу. Давайте не будем об этом говорить. Я хочу вам кое-что показать. Идите за мной.

Он взял свечу и направился к задней двери. Заслонив ладонью огонек свечи — хотя ночь была тихой, — дворецкий прошел через двор к небольшой кладовой, где стоял насос, и, войдя внутрь, поставил свечу на полку. Затем приблизился к большому медному котлу и поднял крышку.

— Посветите сюда, пожалуйста, — попросил он.

Джонс взял подсвечник и поднес его к темной щели. Он заглянул под крышку. На дне огромного сосуда блеснуло что-то синее. Нао засунул туда свои желтые руки и начал вытаскивать один за другим крупные куски стекла, полыхавшие, словно радуга, лазурной синевой, изумрудной зеленью, золотом и пурпуром.

— Это и есть окно-розетка? — спросил писатель.

— Да, квадрифолий, мистер Джонс. Мистер Хэллем один забрался наверх и вытащил это прекрасное окно. Вырезал алмазом каждый кусок, сложил в подвешенную на руке корзину, спустил вниз и спрятал на дне котла, взяв с меня клятву, что если что-нибудь случится, я отдам его вам.

Он уложил стекло в корзину и улыбнулся озадаченному Джонсу.

— Но как вы об этом узнали?

— Я следил за ним, — спокойно ответил Нао. — И надеялся, что он не упадет. Викарий забрался на церковную башню, мистер Джонс, и это было поздно ночью.

— Он воспользовался лестницей?

— Нет, вскарабкался прямо по стене. Очень высоко.

— Невероятно.

— Да, мистер Джонс. Очень опасно. Он постоянно бормотал, что осталось мало церквей тринадцатого века, где есть розетки с нетронутыми стеклами. Да, да!

Джонс понес корзину к выходу, а Нао опустил крышку и взял подсвечник. Прежде чем они вернулись в кухню, писатель спросил:

— Мистер Хэллем знает, что вы его видели, Нао?

— Да.

— Вот как? И что он вам сказал?

— Он аккуратно уложил стекло в котел и стал мыть руки, а я качал воду насосом. И он спросил: «Который час»? — а я ответил, что далеко за полночь. Тогда он добавил: «Это заняло у меня более часа».

— А что у вас с этой лягушачьей чумой?

Джонс впервые заметил на лице японца нечто похожее на волнение.

— Проклятая старуха! — воскликнул Нао. — Все произошло, когда викарий карабкался на башню. Она явилась к колодцу и вывалила в него полный мешок лягушек! Да, так оно и было! Я сам видел.

— Боже милостивый! И когда это случилось?

— В пять минут двенадцатого. Я ей много тогда чего наговорил.

— Долго она пробыла здесь?

— Когда старуха меня услышала и заговорила со мной, было двадцать минут двенадцатого. Мы стояли в церковном дворике. Неподходящее место, чтобы беседовать с полоумной ведьмой о мешке с лягушками! Потом я заставил ее собрать все, что она принесла, и выпроводил со двора.

— Во сколько она от вас ушла?

— Перед тем, как викарий спустился с башни.

— Очень странно, — пробормотал Джонс и добавил: — Интересно, что она делала тут сегодня вечером?

Японец покачал головой.

— Попалась бы она мне здесь вечером или когда-нибудь еще, — сказал он тихо, но таким тоном, что у Джонса пробежали мурашки по спине.

У писателя было богатое воображение, и от этих ноток в голосе на него дохнуло целыми веками жестокости. Он так задумался, что пропустил поворот к своему дому, миновал «Долговязого парня» и опомнился лишь на развилке, в пяти минутах ходьбы от дома Миддлтонов. Ему пришло в голову, что тело Миддлтона еще, возможно, не убрали, и внезапный приступ любопытства заставил его проследовать дальше, открыть садовые ворота и подняться по дорожке к дому.

Джонс был готов к тому, что двор забаррикадирован, а дверь заколочена гвоздями. Его не удивило бы и множество зевак, заглядывающих в комнаты через окна в первом этаже. Он даже допускал встречу с полицейским, которому запретили пропускать на территорию посторонних. Единственное, чего он никак не ожидал, — это сильный, резкий и неожиданный удар, обрушившийся на его голову в тот момент, когда он огибал угол здания.

Его пронзила острая боль, сверкнувшая перед глазами, как лезвие меча. Потом — падение и темнота.

Следующее, что запомнил Джонс: он лежит в собственной постели с раскалывающейся головой, на него с добродушным упреком смотрит доктор, а рядом в его лучшем кресле, пестрая, как попугай, и зубастая, как аллигатор, восседает миссис Брэдли.

— Деревня кишмя кишит суевериями, мало чем отличающимися от идолопоклонства! — воскликнул Джонс.

Миссис Брэдли снисходительно усмехнулась на его возбужденный вид (вызванный, как она думала, скверным состоянием), но выражению ее лица могла бы позавидовать любая горгулья с собора Нотр-Дам.

— Не сомневаюсь, что они уже приняли вас за апулеевскую Мерою!

— Викарий уж точно — бедное дитя, — отозвалась она.

— Хэллем? Да, да. Что вы о нем думаете?

— У него явная склонность к гомициду.

Ее низкий голос, густой и ровный, приглушил грозное значение этой фразы, но Джонс резко привстал на локте и взволнованно спросил:

— Вы полагаете, он убил Миддлтона?

— Откуда же мне знать, кто его убил? — возразила миссис Брэдли, оскалив зубы. — Следствие считает, что преступление совершило неустановленное лицо. Лучше расскажите о Теббаттсах.

— О них мне ничего не известно. Давайте вернемся к Хэллему. Что с ним такое? Переутомление?

Она сморщила губы, сложив их в маленький клюв, и покачала головой.

— Профессиональные секреты? — вздохнул Джонс. — Все, что скажет мой пациент, — священная тайна, даже если мне не хочется слушать ту ахинею, которую несет этот несчастный?

— Может быть, — небрежно промолвила миссис Брэдли. — Вам надо поспать, дитя мое. А я пока погуляю с Ричардом.

Ричард шел молча, пока они не добрались до «Долговязого парня». Тут он вежливо спросил:

— Мы пойдем ко мне домой, миссис Брэдли?

— Да, — кивнула она. — По крайней мере, я пойду. А тебе туда лучше не ходить.