Аркадий Бухов - Шерлок Холмс в России [Антология русской шерлокианы первой половины XX века. Том 1]

Прежде чем я успел что-либо ответить, он продолжил:

— Надеюсь, сэр, я доставлю вам большое удовольствие, сообщив, что этим экипажем пользовался для осмотра Стокгольма сам принц Уэльский, когда инкогнито посетил наш город. Кроме него, много знатных англичан, останавливавшихся в нашем городе, постоянно пользовались этим выездом. Одним из последних был баронет Эльджернон Коксвилл…

Портье сразу замолчал, видимо, не решаясь сообщить о его самоубийстве.

— Это тот, который бросился в залив? — спросил я моего словоохотливого собеседника.

— Увы, сэр, действительно, это был достопочтенный джентльмен! Мы не вольны, сэр, в нашей жизни. Судьба, помимо нашей воли, распоряжается нами по-своему. Со мной она тоже зло пошутила: я, кандидат юриспруденции, должен был заняться работой, совершенно не подходящей к моим знаниям, — продолжал портье, забывая, что любой юрист охотно поменялся бы с ним местом, принимая во внимание его немалые доходы, — отель процветал.

С лестницы спускалась наша спутница по пароходу, русская артистка; заметив меня, она приветливо кивнула мне и спросила:

— Ну что, знаменитый доктор еще не приехал?

— Нет, — отозвался я, невольно любуясь стройной фигурой танцовщицы и ее красивым лицом. — Нам придется подождать его здесь несколько дней.

— А я спешу в театр, — сказала она, хотя я ее не спрашивал. — Мне нужно поговорить с пригласившим меня директором. — Еще раз кивнув, она исчезла из вестибюля.

Портье, все это время молчавший, снова заговорил.

— Может быть, вам, сэр, угодно будет пройти позавтракать, ресторан у нас тут же, внизу?

— Нет, я подожду своего друга, — ответил я и, стараясь навести моего собеседника на прежнюю тему о самоубийстве баронета, добавил:

— В газетах пишут, если я не ошибаюсь, что покойный баронет Коксвилл дважды покушался на самоубийство и, между прочим, один раз у вас здесь, в отеле.

— Это ошибка репортера, сэр, он стрелял в себя вовсе не здесь, а там, наверху, на Мозебакене, в ресторане. Все время, пока баронет жил у нас, он был чрезвычайно весел, шутил со мной.

— Его посещал кто-нибудь? — продолжал я расспросы.

— К сожалению, нет — у баронета не было друзей, но он и без них весело проводил время.

В вестибюль вошел какой-то бритый господин, с виду похожий на актера.

— Скажите, пожалуйста, госпожа Акка Субитова приехала? — спросил он.

— Да, но ее сейчас нет в отеле, — ответил портье.

На лице бритого показалась довольная улыбка.

— Хорошо, я зайду позже, — сказал он и ушел.

— Этот господин и еще другой ежедневно, вот уже несколько дней, справляются о госпоже Субитовой, — пояснил портье.

— Вероятно, ее сослуживцы-артисты, — заметил я спокойно, хотя был поражен тем, что Холмс предвидел это посещение. Судя по имеющимся фактам, наша экспедиция обещала быть чрезвычайно значимой.

— Представьте, сэр, — разболтался портье, польщенный моей с ним откровенностью, — после самоубийства вашего соотечественника две его комнаты продолжают пустовать, потому что новые постояльцы не хотят в них селиться. И зря! До чего прелестные апартаменты!

— Интересно было бы на них посмотреть!

— О, пожалуйста, сэр! Пока вы ждете вашего друга, можете осмотреть комнаты!

Он позвал одного из мальчиков-слуг, дежуривших при лифте.

— Оскар, проводи господина во второй номер.

Я уже стал подниматься с моим провожатым по лестнице, как услышал голос вернувшегося Холмса:

— Постойте, я с вами.

Звонко щелкнул замок двери, и мы вошли в богато обставленную комнату.

— Это была приемная баронета, а здесь он спал, — указал мальчик.

Холмс бегло окинул взглядом обе комнаты.

Взор его остановился на колпаке электрической лампы, стоявшей на столике у кровати.

На нем висел со стороны кровати обрывок почтовой бумаги, который почему-то не тронули при уборке комнаты.

Вероятно, постоялец имел привычку читать в кровати и, чтобы защитить глаза от яркого света лампы, устроил этот импровизированный абажур.

— Какой прекрасный вид из окна, — быстро проговорил Холмс, — а что это за пароход пристает к набережной?

Услужливый Оскар посмотрел в окно, и этого времени было достаточно, чтобы мой друг быстро схватил обрывок почтовой бумаги и зажал его в руке.

Спустя минуту мы вышли из номера.

Мальчик с благодарностью поклонился, ощутив пальцами монету, которую я поспешно сунул ему в руку.

Холмс, вернувшись в номер, сел у стола, положил на него смятую бумажку и начал ее разглаживать. Она оказалась начатым, но недописанным письмом.

Заинтересовавшись этим обрывком, я наклонился через плечо Холмса и прочитал:

«Стокгольм, восемнадцатое июля тысяча девятьсот… Обожаемая Маргет! В последнем отправленном тебе письме я сообщил, что вернусь в Англию не раньше, чем через две недели, но меня охватило такое страстное желание тебя увидеть, что я решил выехать отсюда через два дня. Эти два дня необходимы мне для того, чтобы съездить на один из островов, куда меня приглашает владелец редкой коллекции древнего оружия, — хочу кое-что купить у него. К сожалению, с островом нет пароходного сообщения, и мне придется плыть на лодке…»

На этих словах письмо прерывалось: по-видимому, писавший раздумал его дописывать и отправлять.

— Заметьте, Ватсон, письмо это от восемнадцатого июля, сегодня у нас двадцать пятое, а самоубийство произошло девятнадцатого, — проговорил Холмс. — Трудно предположить, чтобы мысли баронета так резко изменились всего за одни сутки, и вместо того, чтобы оказаться в объятиях любимой невесты, он решил умереть.

— Но я до сих пор не могу понять, Холмс, какое отношение имеет к этой таинственной драме русская танцовщица?

Легкая усмешка пробежала по лицу моего друга.

— Я вижу, Ватсон, что ваша сообразительность становится уже не такой, как прежде!

Насмешка Холмса меня немного обидела, что он тут же заметил.

— Не сердитесь, друг мой. Кстати, расскажу вам, что успел сделать. Я был в Скансене, видел сторожа на Бредаблике, он сказал мне, что действительно пятнадцатого июля один англичанин хотел броситься вниз с башни. Ему удалось остановить его, об этом инциденте было заявлено в контору, и покушавшийся на самоубийство назвал себя баронетом Коксвиллом. Я попросил сторожа описать мне его внешность. Она вполне совпадает с наружностью Коксвилла. Меня только поразила одна маленькая подробность.

— Какая?

— У баронета Коксвилла были темно-серые глаза, а сторож уверяет, что они сверкали, как угли. Насколько я знаю, уголь никогда не бывает серого цвета.

— В такую тревожную минуту сторож легко мог ошибиться и принять один цвет за другой.

— Не спорю, очень может быть. Но чем объясните вы, Ватсон, следующее: из Скансена я отправился на Мозебакен и, поднявшись на подъемнике, вошел в ресторан, где случилось второе покушение нашего друга на самоубийство. Найти свидетелей оказалось нетрудно. Но есть одна странность. Вероятно, вы помните, что у Коксвилла были превосходные белые зубы, но люди, удержавшие его от выстрела, все, как один, уверяли меня, что у баронета недоставало в верхней челюсти правого резца.