Александр Цеханович - Страшное дело. Тайна угрюмого дома

Анна и не подозревала, какая опасность грозит ее возлюбленному.

Когда секунданты уехали, Шилов, квартировавший со времени разрыва со Сламотой в одном коридоре с Анной, зашел к ней и объявил ей результат судоразбирательства.

Анна на минуту задумалась, даже в лице изменилась, но потом махнула рукой и сказала:

– И хорошо! И поделом ему. Жаль только бедную Татьяну. Ну, да она с деньгами не пропадет…

На другой день утро было дождливое, ненастное. Дул порывистый ветер, бросая, как пыль, мелкие брызги.

У Нарвского шоссе догнали одна другую две кареты и быстрой рысью направились по дороге.

Смельский был угрюм и неразговорчив, молчали и секунданты его, чувствуя, что дело действительно далеко не шуточное.

Барьер двенадцать шагов, пистолеты второго номера, все это не говорило в пользу хотя сколько-нибудь благополучного исхода.

Но и повод к поединку был настолько же серьезен, как и его условия.

На душе у Смельского не было почти никаких ощущений, кроме непримиримой вражды к своему противнику.

Как только он представлял себе мысленно его нахальную, самодовольную физиономию с дерзко закрученными вверх усами, он чувствовал, что карета едет медленно и что нет сил ожидать наступления того приятного момента, когда он сможет направить дуло своего пистолета в лоб этого негодяя. И после каждых пяти минут езды он высовывался в окно и кричал:

– Скорей! Прибавь ходу!

Наконец приехали.

В карете противников оказалось четверо.

Четвертый был доктор.

– Предусмотрительность не лишняя, – тихо заметил Смельский одному из своих секундантов. – А впрочем, может быть, и совсем излишняя, потому что нет того доктора, который бы мог законопатить лоб, сквозь который проскочила добрая пуля.

Секунданты сблизились, приветствуя друг друга чопорными поклонами.

Со стороны Шилова секундантами оказались на вид весьма великосветские денди.

Они как-то особенно брезгливо ступали, пробираясь по грязи и обходя лужи.

Смельский заметил, что у них обоих лакированные сапоги.

Идти пришлось немного, шагов двадцать, и показалась лужайка.

– Тут очень удобно? – прокартавил один из денди.

– Да, – сказал секундант Смельского.

Все остановились.

Началась процедура отмеривания шагов.

Доктор повернулся спиной, раскрыл зонтик и закурил сигару.

Это был толстый краснощекий человек средних лет и очень недурной наружности. Видом это был сангвиник и весельчак, любитель пива, а пожалуй, и хорошеньких женщин.

На его добродушном лице лежала тень досады и недоумения перед совершающимся. Если бы он мог, он, кажется, так повернулся бы, закричав со смехом:

– Эх! Господа, плюньте, ну, что вы за глупости затеяли.

Но этого было сделать нельзя, и он молчал, усиленно и смущенно попыхивая своей сигарой.

Он так надымил под зонтиком, что дым шел, благодаря безветренному месту, со всех сторон и вился тонкими синеватыми струйками около веток.

– Становитесь, господа! – скомандовал тот, кого рекомендовали бароном.

Условлено было, что нечего тратить время на обычные переговоры о примирении, потому что самый вопрос о нем оскорбителен для одной из сторон.

– По команде: раз, два и три! стреляет вызванный, затем очередь вызвавшего. Приступите, господа! Раз! Два! Три!..

Грянул выстрел, и левый рукав Смельского окрасился кровью немного выше локтя.

– Доктора! – крикнул кто-то.

Доктор бросился с бинтом в руке.

– Ничего, – сказал Смельский ровным и холодным голосом, – перетяните рану… скорей, я стреляю…

Доктор кое-как перехватил бинтом окровавленные места, а Смельский в это время поднимал уже пистолет, пожирая глазами своего противника.

Даже секунданты отвернулись, так страшен был этот миг.

Шилов стоял как изваяние, и на лице его играла обычная едко-презрительная улыбка. Ни один мускул лица его не дрогнул, он глядел куда-то вдаль, обнаруживая дьявольски красивый профиль.

Секунда, другая… вот грянул второй выстрел, Шилов упал. Он лежал ничком, приложив руку к груди, из которой так и била алая кровь.

Смельский бросил пистолет и пошел к каретам.

Доктор уже стоял на коленях около раненого и знаком показал присутствующим, что все кончено.

Вдруг умирающий протянул руку по направлению к удалявшемуся Смельскому и хрипло позвал его.

Секунданты бросились за ним.

– Поверните… меня… на бок! – прохрипел Шилов, все еще силясь улыбнуться – Смельский… иди… сюда… Слушай и… все… слушайте! Краев… не виноват… Я выря… дился парнем и сам украл у графа… ни… кто… на меня не нападал… Я подбросил бумажник в вагоне… я и был парень… я проследил Краева… до дачи и свалил… вину на него… Остальные деньги у… меня в шкатулке… девяносто четыре тысячи… Поняли?… Ну, хорошо… Хе… хе… хе…

И с застывшей на губах улыбкой он вздрогнул, вытянулся и замер. Смельский оцепенел.

Только когда труп подняли и понесли к карете, Смельский очнулся. Он понял все, но зато из окружающих – никто ничего.

Тогда Смельский тут же перед трупом, положенным в карету, разъяснил всем смысл последних слов умирающего. Присутствующие ужаснулись Затем Смельский пригласил их, как свидетелей, присутствовать при осмотре комнаты.

И осмотр этот дал блестящие результаты.

Не только остальная сумма, означенная умирающим, нашлась в целости, но в состав ее входили также облигации, которые потом были заявлены банком как выданные в одни руки с теми, которые находились в бумажнике, найденном Краевым.

И те и другие были выданы под расписку Шилова.

Прошло три года.

Краев, тотчас же освобожденный из заключения, долго не мог оправиться от потрясения, но время взяло свое.

Теперь он управляет имением графа Сламоты, который уехал за границу.

Деньги, найденные в шкатулке Шилова, поступили, по желанию графа, в собственность Краева.

За это ужасное двухмесячное испытание жизнь теперь улыбнулась ему, и Татьяна Николаевна также жила с приветливой улыбкой.

Они были теперь богаты, даже очень богаты.

А в будущем, как слышала от кого-то Татьяна Николаевна, они будут еще богаче, потому что граф записал в своей духовной Сереже и Мане по значительной сумме.

Но Анна?… А Смельский?…

В тот миг, когда явилась полиция, понятые и секунданты – свидетели слов покойного, она тоже вбежала в комнату.

Увидя обыск и стоявшего молча Смельского с перевязанной рукой, она чуть не лишилась сознания.

Но когда ей объяснили, в чем дело, она закрыла лицо руками и тихо ушла в свою комнату.

– Смельский? – позвала вскоре она.

Молодой адвокат вошел к ней.

Анна дрожала, как в лихорадке.

– Смельский! – повторила она. – Это было страшное, дикое увлечение. В нем было даже что-то сверхъестественное. Но знайте одно. Да, я спешу вам это сказать. Спешу из гордости. Знайте, что Анна безумная, но не подлая. Она так же чиста теперь, как была в первый день знакомства с вами. Прощайте!.. Идите, мне нужно остаться одной!..