Эмиль Габорио - Дело № 113

Он посмотрел на нее.

Эта молодая девушка была одета, как и все горничные, но нельзя было обмануться в том, что это был не кто иной, как… сама Нина Жипси.

Удивление Проспера было настолько велико, что он не мог произнести ни одного слова и даже не вскрикнул.

Ужас положения овладел им. Он был здесь в обществе этих двух женщин, которые играли такую разную роль в его жизни: одну любил он, но она его презирала, а другая любила его, но он был к ней совершенно равнодушен.

И эта несчастная Жипси слышала все, теперь она увидала своими глазами всю страсть своего возлюбленного к другой. И его удивило то, что Жипси, эта пылкая, дикая натура, по-прежнему оставалась в уголке, горько плакала, но не протестовала.

Воспользовавшись молчанием Проспера, Мадлена собрала все свои силы, чтобы казаться спокойной. Безучастно, ни одним намеком не давая понять о том, что происходило внутри ее, она взяла с дивана манто и стала одеваться.

— Зачем вы приходили сюда? — обратилась она к Просперу на прощанье. — И это тогда, когда и вам и мне необходимо все наше мужество! Вы несчастны, Проспер, но я еще несчастнее вас. Вы имеете право заявлять о своих несчастьях открыто, я же не имею права пролить ни одной слезы и должна улыбаться тогда, когда сердце готово разорваться на части. Вы можете рассчитывать на утешение друга, а мне не к кому обратиться, кроме Бога.

Проспер хотел отвечать, но слова не шли у него с языка. Он был подавлен.

— Мне о многом следовало бы рассказать вам, — продолжала Мадлена, — я ничего не забыла. Но зачем? Это не дало бы вам надежды. Для нас с вами нет будущего. Если вы любите меня, то вы не лишите себя жизни. Не прибавляйте к моим страданиям еще вашей смерти! Быть может, настанет день, когда вы узнаете все и оправдаете меня. А теперь… о мой брат, мой единственный друг, прощайте, прощайте навсегда!..

И она подошла к Просперу, коснулась губами его лба и быстро вышла из комнаты. За ней последовала и Жипси.

Проспер остался один. Все это произошло для него точно во сне.

— Мужайтесь, Проспер, — раздался вдруг голос Вердюре. — Мадлена еще любит вас!

— О, если бы я мог этому поверить! — ответил Проспер.

— Верьте, я не обманываюсь в этом. Ах, вы и понятия не имеете о тех мучениях, которые испытывает эта благородная девушка, борясь со своей любовью к вам! Она считает это своим долгом. Возвратив вам ваше слово, она подчинилась чьей-то более сильной и непреклонной воле, чем ее. Она обречена в жертву… Кому? Мы это вскоре узнаем, и тайна эта раскроет перед нами секрет тех махинаций, жертвой которых стали вы.

— Если бы это была правда, если бы только это была правда!

— Несчастный молодой человек! Зачем вы закрываете глаза на то, что очевидно? Разве вы не понимаете, что Мадлена знает имя вора?

— Это невозможно!

— Но это так. И, поверьте мне, никакими человеческими усилиями невозможно вырвать у нее признания в этом имени. Да, она приносит вас в жертву, но имеет на это право, потому что и сама приносит себя в жертву.

Проспер был уничтожен.

— Вы не понимаете, нет, — воскликнул он, схватив Вердюре за руку, — вы не можете себе представить, как я страдаю…

Господин с рыжими бакенбардами печально покачал головою. В один момент лицо его переменилось, блестящие глаза его заволоклись слезами и голос его задрожал.

— Все то, что испытываете вы, — отвечал он, — испытал и я. Как и вы, я любил, но не благородную и не невинную девушку, как Мадлена. Целых три года я был у ее ног. Потом, в один день, как-то сразу, она бросила меня — меня, который ее обожал, чтобы отдаться человеку, который ее презирал. Так же, как и вы, я хотел умереть. Несчастная! Ни слезы, ни мольбы не могли ее удержать при мне. Но любовь не рассуждает: она привязалась к другому.

— И вы знаете этого другого?

— Да.

— И вы не отомстили ему?

— Нет. Помешал один случай.

В течение минуты Проспер хранил молчание.

— Я в вашем распоряжении, — сказал он наконец. — Располагайте мною как хотите.

И в тот же день Проспер, верный своему слову, продал мебель и написал своим знакомым письма, в которых извещал их, что уезжает в Сан-Франциско навсегда.

А вечером того же дня он вместе с Вердюре переехал на жительство к мадам Александре в меблированные комнаты «Архистратига».

Недалеко от Пале-Рояля, на улице Сен-Оноре, под вывеской «Добрая надежда» есть маленькое заведение, не то кафе, не то фруктовая лавчонка, которую часто посещают обитатели местного квартала.

Здесь-то, в пятницу, на другой день после освобождения, Проспер и поджидал Вердюре, который назначил ему свидание к четырем часам. И лишь только пробило четыре часа, как явился Вердюре, пунктуальный во всем. Он был еще розовее, чем вчера, и глаза его светились довольством собой.

— Ну? — спросил его Проспер. — Все исполнено?

— Да.

— Были вы у костюмера?

— Я передал ему ваше письмо. Все, что вы просите у него для меня, будет доставлено мне завтра в номера «Архистратига». Все идет отлично — я даром времени не терял и пришел к вам с большими новостями.

Вердюре достал из кармана памятную книжку.

— В ожидании, пока придут сюда те, кого я поджидаю, — сказал он, — поговорим лучше о Лагоре. Знаете ли вы, мой милый друг, откуда происходит этот молодой господин, который навязывается к вам со своей дружбой?

— Он родом оттуда же, откуда и госпожа Фовель, — отвечал ему кассир. — Из Сен-Реми.

— Вы уверены в этом?

— Вполне. Я не только слышал это от него самого, но мне говорил об этом также и господин Фовель. Наконец сама госпожа Фовель тысячу раз повторяла это, вспоминая о матери Лагора, которая была ее подругой.

— Значит, в этом отношении нет ни сомнений, ни заблуждений?

— Нет.

— Так-с… А славный городок Сен-Реми! Шесть тысяч жителей, прелестные бульвары, роскошная ратуша, масса фонтанов и прочее и прочее. Только это не родина вашего приятеля!

— Но у меня есть доказательства!

— Ну, конечно! Еще бы им не быть! Я написал в Сен-Реми и получил оттуда ответ.

— Какой?

— Немножко терпения, — сказал Вердюре, перелистывая свою памятную книжку. — Ах, вот! Номер первый! Из официального источника…

И он прочитал:

— «Лагоры. Старинная фамилия, родом из Мельяна. Основались в Сен-Реми с прошлого столетия…»

— Ну вот видите! — воскликнул Проспер.

— Значит, мне продолжать? — спросил Вердюре. И он стал читать далее: — «Последний из Лагоров (Жюль-Рене-Анри), носивший, без всяких на то документов, титул графа, в 1829 году вступил в брак с девицею Розалией-Клариссой Фонтане из Тараскона; он умер в 1848 году, не оставив после себя наследников мужского пола. И с тех пор в метрических книгах уже не встречается ни одного лица с фамилией Лагор…» Ну-с, что вы на это скажете? — спросил Вердгоре.