Буало-Нарсежак - Любимец зрителей. Полное собрание сочинений. Том 9

— А его жена? — спросила Ивонна.

— Вот именно. Это она — владелица всего состояния. Что она и не замедлила дать почувствовать бедному Клери. Она стала относиться к нему, как к своему управляющему.

— Ну, может быть, не совсем так, — заметил нотариус.

— Положим, я слегка преувеличиваю.

— А мне представляется все совсем не так, — сказала Мадлен Тейсер. — Это не она его унизила. Наоборот, это он почувствовал себя униженным, это у него создалось впечатление, что он на службе у жены. Он принес имя; она — деньги. Он полагал, что имя дает ему право на деньги, а она, со своей стороны, считала, что деньги вполне стоят имени. Ну, в общем, что-то вроде того.

— Таким образом, каждый был уверен, что смог бы обойтись без другого, — заключил врач.

— И от этого ощущения они так и не избавились, — снова вступил в разговор нотариус. — Мадам ездила с одних конных состязаний на другие. Мсье бегал по делам и за каждой встречной юбкой — во всяком случае, так говорят. А потом у них родился ребенок. Она, правда, его не хотела. Но ведь и так тоже бывает. Ребенку сейчас восемь месяцев. Это мальчик, она назвала его Патрисом… Ну, Шарль, рассказывай, что было дальше.

Врач осторожно положил сигару на край пепельницы.

— Дальше?.. Не буду вдаваться в детали. Роды были очень тяжелые. Вот так. Это и есть то, что было дальше. И бедную женщину предупредили: беременность, если таковая случится, поставит ее жизнь под угрозу. С тех пор у меня твердое впечатление, что она воспринимает своего мужа как врага, от которого держаться надо на расстоянии.

— И это у них так далеко зашло? — спросила Ивонна недоверчиво. — Но ведь теперь есть же способы избежать несчастной случайности.

— Дорогая моя, — сказал врач, — от навязчивых идей не спасают ни пилюли, ни пружинки. А у нее — настоящая идефикс: муж — это опасность. Я не выдаю профессионального секрета: однажды вечером она здесь нам в этом призналась. Мы сидели вчетвером: Сюзанна, Альбер, Мадлен и я. Она решила найти у нас убежище: другого слова и не подберешь. Муж ее вернулся домой пьяным и хотел… короче… она влетела к нам, когда только девять пробило. И все рассказала… Такое, чего мы и вообразить не могли; что ребенок у них с рождения слабенький, по вине мужа… Если б он меньше пил и меньше шлялся, ребенок был бы крепче. Ну, что еще?

— Что ей приходится на ночь запираться в своей спальне, — продолжила Мадлен.

— Ну да. Что она подумывает, конечно, о разводе.

— А потом она стала каяться, что она — плохая мать. И чего только нам не наговорила! Что у нее нет материнского инстинкта, что она не должна была доверять малыша заботам своей служанки. Да, но мы же вам еще не рассказали об Амалии. Нет, решительно, эти Клери — целый роман. Чуть-чуть шампанского, Ивонна?

Врач раздвинул занавески в маленькой гостиной.

— Слышите, что делается, — сказал он. — Настоящий потоп. Святой Медар и на этот раз не обманул ожиданий, примета верная. Счастье еще, что ваша гостиница неподалеку. Во всяком случае, мы вас отвезем, дорогой Симон. Но прости, Альбер. Я тебя перебил. Ты собирался рассказать нам об Амалии.

— Ах да! — продолжил нотариус. — Ирен повезло, что возле нее оказалась эта Амалия. Она — португалка, лет десять назад приехала во Францию. Человек она славный, хорошо говорит по-французски. И вообще довольно приличная особа.

— И тоже в твоем вкусе, — лукаво заметил врач.

Нотариус призвал всех остальных в свидетели:

— Ну и дурной же он, когда к чему-нибудь вот так привяжется! Нет, правда — она красивая женщина. Совсем не смуглая и не худышка. Скорее похожа на роскошных баб, которых лепил Майоль. Три или четыре года назад она вышла замуж за своего соотечественника, Жезю Перейру, и случилось так, что он стал работать у Клери. Он был… точно не знаю… конюхом или конюшим… но не важно. Беднягу лягнул конь и убил наповал.

— Но это же ужасно! То, что вы рассказываете, — вскрикнула Ивонна.

— Хм, тут уж ничего не поделаешь. Амалия была беременна. Клери, который, как я уже говорил, неплохой малый, оставил ее у себя, и она стала у них вроде гувернантки. Непонятно, чем она должна была заниматься в доме, но главное, она кормилица маленького Патриса. Ну да, она ведь родила почти одновременно с Ирен Клери. Вот она и кормит обоих, что очень на руку Ирен, у которой насчет груди не так чтобы богато.

— Альбер! — закричала на него жена. — Ну как ты можешь так говорить…

— Наш Альбер сегодня расшалился, — нарочито серьезно заметил врач.

— Так надо же иногда и пошутить, — снова заговорил нотариус. — Практически ребенок на руках Амалии. Ирен им почти не занимается.

— А чем же она тогда занята? — спросил Симон Бельерес. — Катается на лошадях?

— Тоже нет. Потеряла вкус ко всему. Читает, курит, гуляет в парке, если можно назвать это парком; луг начинается сразу за замком, и все, до самого горизонта, принадлежит Клери. Когда идет дождь, она гадает себе на картах. Или часами рассматривает своих рыбок. У них в гостиной великолепный аквариум. Вот увидите, она непременно покажет его вам. Очень грустная у нее жизнь, поверьте мне.

— А отец? — спросила Ивонна. — Он хоть немного ребенком занимается?

— У него совсем нет времени. Но он, по-моему, очень привязан к сыну, а, Сюзанна?

— О да! Во всяком случае похоже на то. Но не так-то просто знать, что там у них на самом деле. Она еще, когда ей уж очень плохо, позволяет себе выговориться, да и то невольно задаешься вопросом, не нарочно ли она так сгущает краски, Ирен ведь любит, чтобы ее жалели. А вот что скрывается за его жизнерадостностью, что он на самом деле думает? С виду он — человек прямолинейный, ну, цельная натура, что ли. Но мне, правда, кажется, что он очень сложный человек. А вот у Альбера совсем другое мнение. Ладно. Буду рада, если я не права.

— Еще один вопрос, — сказал молодой архитектор. — Не то чтобы я был страшно любопытным, но если нас будут принимать в замке, то лучше бы нам знать точно, как держаться. Особенно с людьми, уже настроенными друг против друга. Мадам Клери открыто объявила мужу о том, что хочет развестись с ним, или предложила развод со злости, и из этого заявления ровно ничего не следует?

— Конечно, — поспешил заметить врач. — Просто сотрясение воздуха.

— Но все-таки он ведь ей изменяет? И она знает об этом?

— Да, но ей совершенно безразлично, что ей изменяют, — сказала Мадлен Тейсер. — Зато он оставляет ее в покое.

— Ну, — сказал нотариус с большим сомнением, — как еще посмотреть. Она — гордячка, и я бы такой безропотности удивился. Но тут мы, наверно, слишком далеко заходим. К тому же все это нас не касается.

— Вы с ними очень близки? — спросила Ивонна.

— Ну как, видимся-то мы часто. По воскресеньям мы с Сюзанной устраиваем небольшие конные прогулки. У Клери отличные, послушные лошадки, и он их очень охотно предоставляет. Когда будете там, скажите ему, что вы, с моей подачи, хотите взять Клерона. Отличный конь, он доставит вам настоящее удовольствие. Зато в плохую погоду они приезжают к нам. У них есть еще друзья в Шато-Гонтье, с которыми они видятся изредка, но от Лa-Рошетт до Лаваля поближе. А в Ла-Рошетт, когда идет дождь, совсем невесело. Мы стараемся развлечь их. Приглашаем людей, вот как вас, например, — тех, кто неравнодушен к конному спорту. Мужчины говорят о лошадях. Дамы… — Он обернулся к жене: — Кстати, Сюзанна, а о чем вы разговариваете?