Буало-Нарсежак - Любимец зрителей. Полное собрание сочинений. Том 9

Клер, уткнувшись носом в тетрадку, приоткрыв рот, словно прилежная ученица, склоняя голову то на одно, то на другое плечо, написала после «м» «Е». Тетушка взвилась:

— Да не «Е» заглавное, дуреха.

В ярости она обернулась ко мне:

— А ты что здесь торчишь! Не видишь разве, что ты нам только мешаешь?

— Прошу прощения, — извинился я, — но вы правда думаете, что от этого будет толк?

Она громко захлопнула книгу и сказала, обращаясь к Клер, сидящей к ней спиной:

— Раз твоему братцу лучше известно, что тебе нужно, пусть он сам о тебе и заботится.

И вышла вон с видом вдовы, бросающей вызов самой скорби. Клер заплакала. Я погладил ее по головке и присел рядом.

— Хочешь, я расскажу тебе сказочку… про козочку господина Сегена… Ты, верно, ее никогда не слышала.

Я отодвинул тетрадь, пенал. Она скрестила руки на столе и оперлась подбородком о запястье, засунув в рот большой палец. Эти детские жесты потрясли меня. Я не придумал ничего лучше, чем рассмеяться.

— Козочка… понимаешь… козочка…

Выставив вперед два пальца, я показал Клер рожки, но ей было не до смеха. Она полностью вошла в роль. Она была козочкой и заблудилась в горах. Невозможно было остановиться, сказать ей: завтра дорасскажу. Она была слишком обеспокоена. Предчувствовала, что вот-вот появится волк и будет очень страшно. Пришлось мне превратить волка в трусливое, жалкое, грязное животное, и вскоре он бросился наутек под могучими ударами рожек беленькой козочки. Побледневшая от страха Клер захлопала в ладоши и чмокнула меня в ухо, при этом грудь ее напряглась, как у женщины, готовой отдаться любовнику. Подобное простодушие вызвало у меня чувство болезненного протеста. Мне самому уже хотелось прикрикнуть на нее: «Будь повнимательней!» На следующий день она вновь пожелала послушать сказку про храбрую козочку.

— Сразу видно, — сказала матушка, — что ты не умеешь обращаться с детьми. С ними надо быть твердым.

После столь удачного начала спор не мог не перерасти в ссору. От упреков и обид мы перешли к психическому состоянию Клер.

— Ноги психиатра не будет в этом доме, — торжественно заявила матушка. — Это тебе всюду мерещатся сумасшедшие. Там, откуда ты приехал, их наверняка было вдоволь. Но в моей семье этому не бывать.

Бедняжка Клер! Я был уверен, что необходимое лечение восстановит ее душевное равновесие. Но потребовалось бы немало терпения и упорства. Лишь время приносит исцеление, мы же, «врачи без границ», всего лишь чернорабочие, латающие прорехи. Если бы не отцовское письмо, я бы тут же застегнул свой чемодан, и к черту Керрарек!

Но мне удалось сдержаться, и обстановка в доме разрядилась. Вскоре тетушка предложила мне осмотреть ее ботанический сад — а это значит, что она решила предать забвению мою выходку. Попытайся ты представить себе обстановку, в которой я оказался, вряд ли бы додумался до чего-либо подобного, но тем не менее это так — тетушка развела позади огорода ботанический сад. Одетая, как лаборантка, — в соломенной шляпе, длинном фартуке с карманом на животе, в сабо и, естественно, с секатором в руках, — она продемонстрировала мне лучшие свои экспонаты.

— Humulus lupulus… С папоротником и отварным ранетом это эффективное средство от меланхолии. (Подразумевается: вот что нужно Клер.) А вот корень Hypericum perforatum, или, если хочешь, лекарственный зверобой… Он отгоняет нечистую силу.

Она медленно проходила между грядками. Я шел чуть позади, потрясенный, но готовый выразить свое восхищение перед чем угодно. Чувствовал себя иноземным монархом, учтиво принимающим парад войск. Она склонилась над неказистым растеньицем.

— Когда еще не существовало этой вашей химической дряни, — пояснила она, — эта травка считалась лучшим средством от сердца.

И она почтительно пробормотала:

— Leonurus cardiaca, или пустырник.

Потом, остановившись передо мной, указала на грядку, заросшую буйной растительностью.

— Здесь все мои сиротки, — объявила она. — Сплошь непризнанные растения… Matricaria Parthenium, незаменимая при зубной боли… Plygonatum officinale… наилучшее средство от нарывов… Я им вылечила одну женщину с острова Пантий, у которой…

Вдруг она умолкла, сообразив, что сболтнула лишнее.

— Очень интересно, — отозвался я.

— О, я прекрасно знаю, что ты мне не веришь, — продолжила она через минуту. — Но в этом — вся моя жизнь.

Время от времени у нее, как и у матушки, прорывались искренние нотки, из которых постепенно складывалась картина подлинного разочарования. Помни, в замке никто не был счастлив. За случаем в ботаническом саду последовал другой: тебе бы и в голову не пришло такое. Я расскажу тебе о нем, по-моему, он этого стоит.

Как-то утром матушка отозвала меня в сторону, как всегда, с самым таинственным видом: взгляд налево, взгляд направо и, не побоюсь этого слова, ушки на макушке.

— Ты когда-нибудь вспоминаешь о тетушке Антуанетте? — спросила она шепотом.

— Ну, говоря по правде…

— Если я правильно понимаю, тебе даже в голову не пришло возложить цветы на ее могилу. А следовало бы.

— Хорошо, — отозвался я примирительно. — Решено: я схожу на кладбище.

— Если это тебе в тягость, то лучше не ходи.

Попался! Скажу «нет» — буду негодяем. Скажу «да» — окажусь ханжой.

— Давай пойдем вместе, — предложил я. Один-ноль в мою пользу. Этого она не ожидала. С минуту она присматривалась ко мне, пытаясь понять, насколько я искренен.

— Ладно, — сказал она наконец. — После завтрака. Тетушка присмотрит за Клер.

В Эрбиньяке кладбище — истинное «место успокоения», где растут цветы и порхают дрозды и пчелы. Там и сям по могильной плите пробежит ящерка, добавив к полустертому имени лишний штрих. Мне тут же вспомнились общие могилы, бульдозер, уминавший негашеную известь, которой были засыпаны тела. С яростью и болью в сердце я смотрел на ухоженные ряды крестов, на содержавшиеся в идеальном порядке часовни.

Во всем мире, там, где есть стена, обязательно появляется надпись, содержащая угрозу, оскорбление или непристойность. И только на кладбищах до сих пор стены остаются нетронутыми.

— Это здесь, — сказала матушка. Я позабыл это место, как позабыл прежние Дни всех святых [44] День всех святых — католический праздник, посвященным всем святым, отмечается 1 ноября. На практике смешивается с Днем поминовения усопших (2 ноября). В это время во Франции обычно бывает пасмурно. , они стерлись у меня в памяти под мелким моросящим дождиком, скрадывавшим очертания фигур. И все же… Только представь себе: нечто вроде домика с решеткой, несколько ступеней ведут вниз, в сумрак подземного зала, над которым возвышается Святая Дева, из рук ее исходит сияние; по обе стороны склепа расположены друг над другом могилы, словно нары в лагере для военнопленных.