Агата Кристи - Месть Нофрет

— Значит, ты считаешь, что убийца среди нас? — спросил Хори.

— Да, — ответила Иза. — А ты?

— Я тоже так считаю, — сказал Хори.

Ренисенб, ошеломленная, переводила взгляд с одной на другого.

— Но мотив так и остается неясным, — продолжал Хори.

— Согласна, — отозвалась Иза. — Вот это-то меня и тревожит. Я не знаю, над кем теперь нависла угроза.

— Убийца среди нас? — недоверчиво переспросила Ренисенб.

— Да, Ренисенб, среди нас, — сурово ответила Иза. — Хенет или Кайт, Ипи или Камени, а то и сам Имхотеп. Кроме того, Иза, или Хори, или даже, — улыбнулась она, — Ренисенб.

— Ты права, Иза, — согласился Хори. — В этот список мы должны включить и себя.

— Но зачем убивать? — В голосе Ренисенб звучали удивление и страх. — Зачем?

— Знай мы это, мы бы знали все, что нам требуется, — сказала Иза. — Пока же мы можем рассуждать о действиях тех, кто оказался жертвой. Себек, если вы помните, подошел к Яхмосу уже после того, как Яхмос начал пить. Отсюда совершенно ясно, что тот, кто отравил вино, рассчитывал убить Яхмоса, и менее ясно, хотел ли он также убить и Себека.

— Но кому понадобилось убить Яхмоса? — недоумевала Ренисенб. — Из всех нас он самый спокойный и добрый, а потому вряд ли у него есть враги.

— Отсюда следует, что преступление совершено не из личной неприязни, — сказал Хори. — Как говорит Ренисенб, Яхмос не из тех, кто наживает себе врагов.

— Да, — согласилась Иза, — личная неприязнь исключается. Значит, либо это вражда ко всей семье, либо преступником движет алчность, против которой нас предостерегают поучения Птахотепа. Она — соединение всех зол и вместилище всех пороков.

— Я понимаю ход твоих мыслей, Иза, — заметил Хори. — Но, чтобы прийти к какому-либо заключению, мы должны рассудить, кому выгодна смерть Яхмоса.

Иза согласно затрясла головой, от чего ее накладные волосы сползли ей на ухо. Как ни смешно она выглядела, никто даже не улыбнулся.

— Что ж, попробуй ты, Хори, — сказала она.

Минуту-другую Хори молчал, глаза его были задумчивы. Женщины терпеливо ждали. Наконец он заговорил:

— Если бы Яхмос умер, как кто-то рассчитывал, тогда главными наследниками стали бы два сына Имхотепа — Себек и Ипи. Часть имущества, конечно, отошла бы детям Яхмоса, но управление хозяйством было бы в руках сыновей Имхотепа, прежде всего в руках Себека. Больше всех, несомненно, выгадал бы от этого Себек. Надо думать, что в отсутствие Имхотепа он выполнял бы также обязанности жреца заупокойной службы, а после его смерти унаследовал бы эту должность. Но хотя Себек выгадал бы больше других, преступником он быть не может, ибо сам так жадно пил отравленное вино, что умер. Поэтому, насколько я понимаю, смерть двух братьев могла пойти на пользу только одному человеку, — в данный момент, разумеется, — и этот человек — Ипи.

— Правильно, — согласилась Иза. — Я вижу, Хори, ты умеешь рассуждать и смотреть на несколько ходов вперед. Теперь давай поговорим про Ипи. Он молод и нетерпелив; у него во многом дурной характер; он в том возрасте, когда исполнение желаний кажется самым важным на свете. Он возмущался и сердился на старших братьев, считая, что его несправедливо обошли, исключив из числа совладельцев. А тут еще Камени подогрел его чувства…

— Камени? — спросила Ренисенб. И в ту же секунду вспыхнула и закусила губу.

Хори повернул голову и взглянул на нее. Этот долгий, проницательный, но добрый взгляд необъяснимым образом ранил ее. Иза, вытянув шею, уставилась на Ренисенб.

— Да, — ответила Иза. — Камени. Под влиянием Хенет или нет — это уже другой вопрос. Ипи честолюбив и самонадеян, он не желает признавать над собой власть старших братьев и явно считает себя, как он уже давно мне сказал, гораздо умнее остальных членов семьи, — невозмутимо закончила Иза.

— Он тебе так сказал? — спросил Хори.

— Он весьма любезно признал, что только у нас с ним есть мозги, как он выразился.

— По-твоему, Ипи отравил Яхмоса и Себека? — с сомнением в голосе потребовала ответа Ренисенб.

— Я полагаю, что это не исключено, не более того. Сейчас мы ведем разговор о подозрениях — доказательств у нас пока нет. Испокон веку алчность и ненависть вдохновляли людей на убийство своих близких, и люди совершали убийство, хотя им было известно, что боги этого не одобряют. И если отраву в вино всыпал Ипи, нам нелегко будет уличить его, ибо Ипи, охотно признаю, очень неглуп.

Хори кивнул в знак согласия.

— Но здесь, под фиговым деревом, мы ведем разговор пока лишь о подозрениях. А потому нам предстоит обсудить поведение всех наших домочадцев. Как я уже сказала, слуг я исключаю, потому что даже на мгновенье не могу поверить, что кто-либо из них осмелится на такой поступок. Но я не исключаю Хенет.

— Хенет? — воскликнула Ренисенб. — Но Хенет так искренне нам преданна. Она то и дело твердит об этом.

— Лгать не труднее, нежели говорить правду. Я много лет знаю Хенет. Впервые я увидела ее, когда она приехала в наш дом с твоей матерью. Она приходилась ей дальней родственницей, бедной и несчастной. Муж так и не полюби ее — она была малопривлекательна — и вскоре покинул. Единственный ребенок умер в раннем возрасте. Явившись к нам, она заверяла в своей преданности твоей матери, но я видела ее глаза, когда она следила, как твоя мать ходит по дому и по двору, и я говорю тебе, Ренисенб, в них не было любви. Они горели завистью. А что касается ее преданности всем нам, то я ей не верю.

— Скажи мне, Ренисенб, — вмешался Хори, — а ты сама испытываешь привязанность к Хенет?

— Нет, — не сразу ответила Ренисенб. — Хотя часто корю себя за то, что не люблю ее.

— Не кажется ли тебе, что причиной этому неискренность, которую ты невольно чувствуешь? Подтвердила ли она хоть раз свою любовь к вам на деле? Не она ли постоянно вносит разногласия в семью, наушничая и нашептывая пересуды, которые только ранят душу и вызывают гнев?

— Да, да, все это верно.

Иза издала сухой смешок.

— У тебя, оказывается, неплохие глаза и уши, достойнейший Хори.

— Но отец ей доверяет и благоволит к ней, — не сдавалась Ренисенб.

— Мой сын всегда был дураком, — сказала Иза. — Мужчины любят, когда им льстят, вот Хенет и расточает лесть, подобно благовонному бальзаму, который щедро раздают, готовясь к пирам. Ему она, может, и в самом деле искренне преданна, но к остальным, уверена, никакой любви не испытывает.

— Но не решится же она… Не решится же она убивать, — сопротивлялась Ренисенб. — Для чего ей сыпать отраву в вино? Какая ей от этого польза?

— Никакой. Что же касается, для чего, — мы понятия не имеем, какие у Хенет мысли. Не знаем, что она думает, что чувствует. Но за ее подобострастием и раболепством, по-моему, кроется нечто весьма необычное. А если так, то мотивов ее действий нам с тобой и Хори не понять.