Агата Кристи - Хлеб великанов. Неоконченный портрет. Вдали весной

Я осталась, где была, — Бланш права — я выпускница школы Святой Анны. Живу без затей, стараюсь не задумываться, довольна собой, опасаюсь всего, что способно причинить боль…

Ни капли мужества…

Но что я смогу изменить? — спрашивала она себя. — Что исправить?

И она решила: я могу прийти к нему. Я могу сказать:

«Я виновата. Прости меня…»

Да, я могу так сказать: «Прости меня. Я не понимала. Я просто не понимала…»

Джоан встала. Ноги с трудом слушались ее, были будто чужие.

Она побрела медленно, с трудом, как старуха.

Шаг… еще шаг… одна нога… потом другая…

Родни, думала она, Родни…

Какой разбитой она себя чувствовала, какой беспомощной…

Это был долгий путь, очень долгий.

Индус выбежал ей навстречу из гостиницы, сияя. Он размахивал руками, жестикулировал:

— Хорошие новости, мемсаиб, хорошие новости!

Джоан тупо смотрела на него.

— Мемсаиб видеть? Поезд приходить! Поезд стоять на станции. Вы уезжать вечером.

Поезд? Поезд, который отвезет ее к Родни.

(Прости меня, Родни… прости меня…)

Джоан услышала, что она смеется… дико… неестественно… Индус с удивлением таращился на нее. Она взяла себя в руки.

— Поезд, — сказала она, — пришел как раз вовремя…

Просто как во сне, подумала Джоан. Да, все было как во сне.

Она зашла за загородку из колючей проволоки вместе с арабским мальчиком, который тащил ее чемоданы и визгливо что-то кричал по-турецки высокому толстому подозрительного вида мужчине, который оказался начальником станции.

А дальше ее уже ожидал такой знакомый спальный вагон и проводник в униформе шоколадного цвета.

И табличка «Халеб — Стамбул» [322] Халеб — арабское название сирийского города Алеппо. .

Связующая нить между этим забытым Богом местом в пустыне и цивилизацией!

Вежливое приветствие по-французски, ее купе открыто настежь, постель готова — есть и подушка, и простыни…

Возвращение к цивилизации…

Внешне Джоан снова казалась спокойной и уверенной в себе путешественницей, той самой миссис Скьюдмор, что покинула Багдад меньше недели назад. И лишь она знала о поразительных, пугающих переменах, которые происходили у нее внутри.

Поезд, как она и сказала, подоспел вовремя. Как раз в тот миг, когда последние барьеры, старательно возведенные ею самой, были сметены волной страха и одиночества.

Ей явилось видение — как случалось с другими людьми в давние времена. Видение. Собственное видение… И хотя сейчас она снова могла показаться со стороны вполне заурядной путешествующей англичанкой, которая погружена в мелкие дорожные заботы, ее ум и сердце все еще находились в смятении, вызванном тишиной и солнечным светом.

На вопросы индуса она отвечала односложно.

— Почему мемсаиб не приходить к ленчу? Ленч быть готов. Ленч такой хороший. Я выходить и не видеть мем-саиб. Уже скоро пять часов. Поздно для ленча. Мемсаиб пить чай?

Да, сказала Джоан, она выпьет чаю.

— Но где гулять мемсаиб? Я выходить и нигде не видеть мемсаиб. В какую сторону ходить мемсаиб?

Она зашла далеко, объяснила Джоан. Дальше, чем обычно.

— Туда опасно ходить. Очень опасно. Мемсаиб заблудиться. Не знать, в какую сторону ходить. Можно ходить не туда.

Да, подтвердила Джоан, она ненадолго сбилась с дороги, но, к счастью, потом пошла в нужном направлении. А теперь она выпьет чаю и отдохнет. В котором часу отправится поезд?

— Поезд отправляться восемь тридцать. Иногда ждать, пока подходить конвой. Но сегодня никакой конвой не приходить. Вади совсем плохой — много-много воды течь вот так — ух-хх!

Джоан кивнула.

— Мемсаиб очень устать. Может быть, у мемсаиб лихорадка?

Нет, сказала Джоан, лихорадки у нее нет — сейчас.

— Мемсаиб выглядеть другой.

Что ж, подумала она, мемсаиб стала другой. Возможно, это отразилось на ее внешности. Она пошла к себе в комнату и посмотрела на себя в засиженное мухами зеркало.

Заметны ли какие-то изменения? Она определенно выглядела старше. Под глазами круги. Потное лицо покрыто желтоватой пылью.

Джоан умылась, провела гребенкой по волосам, попудрилась, подкрасила губы и посмотрела на себя снова.

Да, она определенно изменилась. Чего-то не хватало в лице, которое так серьезно смотрело на нее. Чего-то… может быть, самодовольства?

До чего же нестерпимо самодовольным существом она была. Она все еще ощущала непередаваемое отвращение к себе, впервые испытанное там, в пустыне, духовное опустошение.

Родни, подумала она, Родни…

Только это имя повторяла она про себя с нежностью…

Она цеплялась за него, как утопающий. Высказать Родни все-все, что накопилось в душе. Только это, казалось ей, и имело смысл. Вместе они начнут все заново, насколько это возможно по прошествии стольких лет. Она скажет: «Я глупая и неудачница. Ты, с твоей мудростью и добротой, научи меня, как жить».

И еще попросит прощения. Потому что Родни многое должен ей простить. И вот что еще удивительно в нем — он не возненавидел ее. Ничего странного, что он был так всеми любим, что дети обожали его (даже Аврелия, прятавшая с некоторых пор любовь за показной неприязнью), что слуги готовы были разбиться в лепешку, чтобы ему угодить, что у него повсюду были друзья. Родни, подумала она, ни разу в жизни не обошелся ни с одним человеком дурно…

Джоан вздохнула. Она ужасно устала и ощущала боль во всем теле.

Она выпила чаю и пролежала в постели до тех пор, пока не пришло время пообедать и пойти к поезду.

Сейчас она не чувствовала ни волнения, ни страха, ни желания чем-то занять себя или отвлечься. Ящерицы перестали выскакивать и пугать ее.

Она встретилась с собой и узнала себя…

И теперь ей хотелось только отдохнуть, полежать, не напрягая воображения, но чтобы оно пускай нечетко, но неустанно рисовало добродушное загорелое лицо Родни…

И вот она наконец в поезде и уже выслушала многословный рассказ кондуктора о происшествии на ветке, протянула ему паспорт и билеты, а он уверил ее, что телеграфирует в Стамбул и закажет для нее другое место в Симплонском Восточном экспрессе. Еще Джоан поручила ему отправить из Алеппо телеграмму Родни.

ЗАДЕРЖАЛАСЬ ДОРОГЕ ВСЕ ХОРОШО ЦЕЛУЮ ДЖОАН

Родни получит телеграмму прежде, чем поймет, что она запаздывает.

Итак, все устроилось, и больше ей не о чем хлопотать, не о чем беспокоиться. Она может отдыхать, точно утомившийся ребенок.

Пять дней тишины и покоя, пока «Тавр» [323] «Тавр» — экспресс назван по названию Таврских гор — горного хребта на юге плоскогорья Малой Азии Их прорезает железная дорога, идущая от сирийского города Алеппо к Стамбулу. и Восточный экспресс спешат на запад, с каждым днем приближая ее к Родни, который простит ее.