Агата Кристи - Часы. Пальцы чешутся. К чему бы? Вечеринка на хэллоуин

— Мне пришлось повиноваться командам, которые мне давали… Кому-то приходится быть исполнителем… Вот меня и использовали по этой части. Я приняла свое назначение. Они уходят безгрешными, понимаете. Я имею в виду, дети ушли безгрешными. Они были недостаточно взрослыми, чтобы согрешить. И вот я отправила их на небеса, как мне было приказано. Еще невинными. Еще не вкусившими зла. Вы понимаете, какая это великая честь — быть избранной. Быть одной из избранных. Я всегда любила детей. Своих детей у меня не было. Это было очень жестоко, правда же, или казалось жестоким. Но на самом деле это было возмездие за то, что я содеяла. Вы, вероятно, знаете, что именно.

— Нет, — сказала Тапенс.

— Странно, вы столько знаете… Я думала, это тоже… Был один доктор. Я пошла к нему. Тогда мне было всего семнадцать лет, и я очень боялась. Он сказал, что ничего страшного, можно избавиться от ребенка, и никто об этом не узнает. Но оказалось, что это страшно, понимаете… Мне стали сниться сны. Мне снилось, что младенец постоянно во мне и спрашивает, почему он так и не появляется… Младенец говорил мне, что ему нужны подружки.

Это была девочка, вы знаете… Да, я уверена, это была девочка. Она приходила и говорила, что ей скучно, что ей нужны другие дети. Затем я получила команду. У меня детей быть не могло. Я вышла замуж, и я думала, у меня будут дети, к тому же мой муж очень хотел детей, но дети так и не появились, потому что, видите ли, я была проклята. Вы понимаете это, ведь правда? Но был и путь искупления. Искупления за грехи. Ведь то, что я содеяла, было убийством, а другие убийства уже не будут убийствами, они будут жертвоприношениями, Они будут, понимаете… подношением. Вы ведь понимаете разницу, правда? Дети ушли, чтобы составить компанию моей девочке. Они были совсем еще маленькие. Поступала команда, и… — она подалась вперед и дотронулась до Тапенс, — сделать это было такое счастье. Вы ведь понимаете это, ведь так? Для меня было такое счастье спасти их, чтобы они никогда не познали грех, как познала его я. Я, разумеется, никому ничего не говорила, никому об этом не суждено было знать. В этом мне надо было быть уверенной. Но иногда попадались люди, которые начинали подозревать. И тогда, разумеется… ну, я хочу сказать, им тоже надо было умереть, для того чтобы я была в безопасности. Надо было, чтобы я всегда была в безопасности. Вы ведь понимаете, ведь так?

— Не… не совсем.

— Но вы ведь знаете. Потому-то вы и приехали сюда, правда? Вы знали. Вы поняли это в тот день, когда я вас спросила в «Солнечном кряже». Я сказала: «Это было ваше бедное дитя?» Я подумала, вы, наверное, приехали потому, что вы мать. Одна из тех матерей, чьих детей мне пришлось убить. Я надеялась, что как-нибудь вы вернетесь, и мы выпьем с вами молока. Обычно это было молоко. Иногда какао. Для любого, кто узнавал обо мне.

Она неторопливо прошла через комнату и открыла шкафчик в углу.

— Миссис Муди, — сказала Тапенс, — она тоже?..

— Ах, вы и о ней знаете… она не была матерью… она была костюмером в театре. Она узнала меня, так что ей пришлось уйти. — Неожиданно повернувшись, она направилась к Тапенс, держа в руке стакан молока и убеждающе улыбаясь.

— Выпейте, — сказала она. — Просто выпейте его.

Тапенс рассеянно смотрела на нее, потом вскочила на ноги и бросилась к окну. Схватив стул, она разбила стекло. Высунув голову, она пронзительно закричала:

— На помощь! На помощь!

Миссис Ланкастер засмеялась. Она поставила стакан на стол, откинулась на спинку стула и засмеялась.

— Какая вы глупая. И кто же, по-вашему, придет? Кто же, по-вашему, может прийти? Им бы пришлось ломать двери, пробиваться сквозь стену, а к тому времени… ведь есть и другие средства… Это не обязательно должно быть молоко. Молоко — это легкий способ. Молоко, какао, чай… Для маленькой миссис Муди я приготовила какао — она ведь любила какао.

— Морфий? Но где вы его достали?

— О, это было легко. Один мужчина, с которым я жила много лет назад… У него был рак… доктор дал мне лекарства… чтобы были у меня под рукой… и наркотики тоже… потом я сказала, что все выбросила… но я их сохранила, и другие наркотики и болеутоляющие… я думала, что в один прекрасный день они могут пригодиться… и они и в самом деле пригодились… У меня до сих пор еще осталось… сама я ничего не принимаю… просто не верю. — Она подтолкнула стакан с молоком к Тапенс. — Выпейте, это совсем не больно. Другой способ… беда в том, что я не помню, куда я его положила.

Она встала со стула и принялась расхаживать по комнате.

— Куда же я его положила? Куда? Теперь, когда я стала старая, я все забываю.

Тапенс снова завопила: «На помощь!», но на берегу канала по-прежнему никого не было. Миссис Ланкастер все еще бродила по комнате.

— Я думала… ну да, я думала… ну конечно, в моей сумке для вязанья.

Тапенс отвернулась от окна. Миссис Ланкастер шла на нее.

— Какая же вы глупая, — сказала миссис Ланкастер, — хотите, чтобы было так, по-другому…

Она схватила Тапенс левой рукой за плечо. Тут же из-за ее спины, появилась и правая: в ней она держала длинный тонкий стилет. Тапенс сопротивлялась, в голове ее пронеслось: «Я легко могу остановить ее. Легко. Она старая женщина. Слабая. Она не может…»

И вдруг сквозь холодную волну страха она подумала: «Но и я ведь старая женщина. И я уже не так сильна, как прежде. Я не так сильна, как она. У нее железная хватка. Наверное, потому что она сумасшедшая, а сумасшедшие, я всегда слышала, очень сильные».

Блестящее лезвие приближалось. Тапенс пронзительно закричала. Снизу до нее донеслись крики и удары — будто кто-то пытался взломать двери или окна. «Но они ничего не смогут сделать, — подумала Тапенс. — Они ни за что не пробьются через эту стену. Они же не знают секрет…»

Она сопротивлялась изо всех сил. Пока еще ей удавалось отвести от себя руку миссис Ланкастер. Но та была более крупной женщиной. Крупная и сильная женщина. На лице ее по-прежнему блуждала улыбка, исчезло только выражение благожелательности и появилось выражение, какое бывает у человека, который от чего-то испытывает удовольствие.

— Убийца Кейт, — сказала Тапенс.

— Так вы и как меня звали раньше знаете? Да, я придала этому возвышенный характер. Я стала слугой Господа. На то воля Божья, чтобы я вас убила. Вы ведь это понимаете, ведь так? Так что, все справедливо.

Тапенс уже не могла вздохнуть. Одной рукой миссис Ланкастер прижала ее к стулу, давление все усиливалось — ускользнуть было невозможно. Острая сталь стилета в правой руке миссис Ланкастер неумолимо приближалась.

«Нельзя впадать в панику, — подумала Тапенс, — нельзя паниковать». И тут же, с резкой настойчивостью: «Но что я могу сделать? Бороться невозможно».