Агата Кристи - Смерть приходит в конце. День поминовения. Лощина

Мидж сидела на осеннем солнце, погруженная в свои мысли. Она не могла решить, рада ли тому, что увидит Эдварда, или нет. Конечно, она не старалась его забыть, такого человека, как Эдвард, не забывают. Он всегда был в ее мыслях — и тот, каким он был тогда, в Эйнсвике, и когда поднимался ей навстречу в лондонском ресторане. С тех пор как помнит себя, она всегда любила Эдварда.

Голос сэра Генри вывел ее из задумчивости:

— Как, по-вашему, выглядит Люси?

— Очень хорошо. Она такая, как всегда. — Мидж слегка улыбнулась. — Даже лучше, чем всегда.

— Да-а. — Сэр Генри пыхнул трубкой. — Знаете, Мидж, иногда я за нее беспокоюсь.

— Беспокоитесь? — Мидж с удивлением посмотрела на него. — Почему?

Сэр Генри покачал головой.

— Люси иногда слишком много себе позволяет.

Мидж все так же удивленно смотрела на него.

— Ей все сходит с рук. И всегда так было. — Он слегка улыбнулся. — Она издевалась над официальными традициями резиденции губернатора, нарочно допуская ужасные нарушения этикета, рассаживая гостей на званых обедах, а это, Мидж, непростительная вольность. Усаживала рядом заклятых врагов и ни в грош не ставила расовые различия. И вместо того, чтобы вызвать колоссальный скандал и навлечь позор на британские власти — черт меня побери, — ей все сходило с рук! Этот ее трюк — смотреть, улыбаясь, беспомощно и невинно, будто ничего не случилось! То же самое и со слугами. Она причиняет им массу неприятностей, а они ее просто обожают!

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — задумчиво сказала Мидж. — То, что не простишь обычным людям, кажется естественным, если это делает Люси. Не знаю, что это. Очарование? Магнетизм? [154] Магнетизм — в нетерминологическом употреблении способность одних тел притягивать к себе другие, а также способность некоторых людей воздействовать на других, подчиняя себе их волю.

Сэр Генри пожал плечами.

— Она всегда была такая, даже в детстве. Только мне кажется, что это в ней усиливается. Я хочу сказать, она не чувствует, что существует предел. Знаете ли, Мидж, — сказал он, усмехнувшись, — иногда мне кажется, что ей сошло бы с рук даже убийство.

Генриетта вывела своего «делажа» из гаража и после сугубо технического разговора с механиком Альбертом, который обычно следил за «состоянием здоровья» «делажа», включила двигатель.

— Ездить на такой машине — одно удовольствие, мисс, — сказал Альберт.

Генриетта улыбнулась. Она промчалась вниз по улице Мьюз, испытывая неизменное наслаждение, как всегда, когда была в машине одна. Она предпочитала ездить одна, когда сидела за рулем, так она полнее ощущала удовольствие от управления автомобилем. Ей нравилось, что она так ловко лавирует в потоке машин, нравилось разыскивать кратчайший путь. У нее были свои любимые улицы, и она знала Лондон не хуже любого таксиста.

Сейчас она решила воспользоваться недавно открытым ею маршрутом на юго-запад, беспрестанно поворачивая и протискиваясь в сложных сплетениях загородных улочек.

Была уже половина первого, когда она наконец подъехала к длинному хребту Шавл Даун. Ей всегда нравился открывавшийся отсюда вид, и она задержалась у начала спуска. Внизу и вокруг нее сияли золотом деревья, листва на которых только-только начала покрываться коричневой патиной. Это был золотой мир, невыразимо прекрасный в лучах осеннего солнца. «Люблю осень, — подумала Генриетта, — осень намного богаче весны».

Неожиданно она почувствовала себя невероятно счастливой. Ее переполняло ощущение красоты окружающего мира и оттого, что она видит эту красоту. «Я никогда больше не буду так счастлива, как сейчас, — подумала она. — Никогда!»

Генриетта постояла немного, вглядываясь в этот золотой мир, который, казалось, проплыл мимо, растворяясь и исчезая вдали, зачарованный собственной красотой. Затем спустилась к подножию холма через лес по длинной, круто уходящей вниз дороге к «Лощине».

Когда Генриетта подъехала к дому, Мидж сидела на низких перилах террасы и весело ей махала. Генриетте нравилась Мидж, и она рада была ее видеть. Из дома вышла леди Энкейтлл.

— О, вот и ты, Генриетта! Отведи свою машину на конюшню и дай ей овса. К тому времени ленч будет готов.

— Поистине проницательное наблюдение! В самое яблочко, — заметила Генриетта, объезжая дом. Мидж ехала с ней, стоя на подножке автомобиля. — Знаешь, Мидж, я всегда гордилась тем, что мне полностью удалось избежать болезни моих ирландских предков — увлечения лошадьми. Если вырос среди людей, которые не могут говорить ни о чем другом, кроме лошадей, то поневоле начинаешь чувствовать свою исключительность и превосходство, если не испытываешь особой любви к лошадям. А Люси тонко заметила — я отношусь к своей машине именно как к лошади. Она права! Это действительно так!

— Да! Люси просто неподражаема, — сказала Мидж, — сегодня утром она сказала, что я могу грубить, сколько мне захочется.

Генриетта на мгновение задумалась, затем кивнула.

— Разумеется! — воскликнула она. — Магазин!

— Да. Когда каждый божий день торчишь в этой проклятой маленькой коробке и когда ты обязана быть неизменно вежливой с грубыми покупательницами, называть их «мадам», помогать им натягивать платья, с улыбкой проглатывая их оскорбительные замечания, то поневоле самой захочется огрызнуться! Знаешь, Генриетта, я всегда удивлялась тому, что люди считают унизительным идти в прислуги и с таким почтением относятся к работе в магазине. Вроде бы чувствуешь себя независимой! На самом деле Гаджену, или Симмонсу, или кому другому из здешней прислуги приходится сносить куда меньше оскорблений.

— Это должно быть ужасно, дорогая! Напрасно ты настояла на том, что сама будешь зарабатывать себе на жизнь. Я понимаю, хочется быть гордой и независимой.

— Как бы то ни было, Люси — ангел, и я буду два дня напролет немилосердно всем грубить.

— Кто приехал? — спросила Генриетта, выходя из машины.

— Должны приехать Джон и Герда Кристоу, — ответила Мидж и, немного помолчав, добавила: — Только что приехал Эдвард.

— Эдвард? Чудесно! Не видела его целую вечность! Кто еще?

— Дэвид Энкейтлл. Люси надеется, что ты сможешь быть тут полезной. Ты должна благотворно на него воздействовать, чтобы он не грыз ногти.

— Это совсем не в моем характере! — воскликнула Генриетта. — Я терпеть не могу вмешиваться в чужие дела, и у меня и в мыслях никогда не было следить за чужими привычками. Что дословно сказала Люси?

— Это, пожалуй, все! Да, еще у него сильно выступает кадык.

— По этому поводу я тоже должна что-то предпринимать?

— И еще ты должна быть очень добра к Герде.

— Будь я на месте Герды, я бы возненавидела Люси! — воскликнула Генриетта.