Агата Кристи - Раз, два, пряжка держится едва… Печальный кипарис. Зло под солнцем. Икс или игрек?

— Благодарю вас, Хорлик.

Она хотела пойти дальше, но молодой человек, судорожна дернув кадыком, застенчиво пробормотал:

— Извините, мисс…

— Да, — повернулась к нему Элинор.

— Правда, что дом продан? Я имею в виду, соглашение уже подписано?

— Да.

— Хотел бы вас попросить, — робко заговорил Хорлик, — не могли бы вы замолвить за меня словечко майору Сомервелу… Ему ведь нужны будут садовники. Может, он решит, что я слишком молод для должности главного садовника, но я четыре года работал под началом мистера Стивенса и много чему научился. Ну и когда один тут остался, тоже все здесь поддерживал в полном порядке, даже без помощников.

— Конечно, Хорлик, я сделаю для вас все, что смогу, — заверила его Элинор. — Я и сама собиралась порекомендовать вас майору Сомервелу и сказать ему, какой вы замечательный садовник.

Лицо Хорлика стало пунцовым.

— Спасибо, мисс. Вы очень добры. Вы понимаете, столько сразу всего на нас обрушилось, ну… смерть миссис Уэлман, и потом эта быстрая продажа усадьбы… а я… я собираюсь осенью жениться, ну и хочется быть уверенным…

Он замолчал.

— Надеюсь, майор Сомервел вас возьмет. Можете на меня рассчитывать — я сделаю все, что смогу, — снова пообещала Элинор.

— Благодарю вас, мисс. Вообще-то мы все надеялись, что усадьба останется у вашей семьи. Благодарю вас, мисс.

Элинор пошла дальше.

Внезапно, как поток, прорвавший дамбу, ее захлестнула волна ярости, дикого негодования.

«Мы все надеялись, что усадьба останется у вашей семьи…»

Они с Родди могли здесь жить! Она и Родди! Родди, наверное, хотел этого. Да и она сама — тоже. Они ведь так всегда любили Хантербери. Милый Хантербери… Задолго до того, как ее родители умерли… на чужбине… в Индии… она приезжала сюда на каникулы. Она играла в лесу, гуляла у ручья, собирала целые охапки душистого горошка, лакомилась огромными зелеными ягодами крыжовника и темно-красной сочной малиной. А позже созревали яблоки… Здесь столько укромных местечек, где можно было свернуться калачиком и часами читать какую-нибудь книжку.

Она любила Хантербери. Где-то в глубине ее сознания всегда таилась уверенность, что когда-нибудь она будет здесь жить постоянно. Тетя Лора все время поддерживала эту уверенность. Отдельными словами и фразами.

«Когда-нибудь, Элинор, тебе, возможно, захочется спилить эти тисовые деревья. Они немного мрачноваты, ты не находишь?»

Или: «Здесь можно было бы устроить водоем. Когда-нибудь ты это сделаешь!»

А Родди? Родди тоже видел в Хантербери свой будущий дом. Может, эта подспудная мысль и лежала в основе его чувства к ней, к Элинор. Именно: ему была удобна эта любовь. Она давала возможность и ей и ему жить в Хантербери. Как все удачно складывалось.

Они жили бы здесь вместе. И сейчас они тоже были бы здесь вместе — и совсем не для того, чтобы готовить поместье к продаже, а для того, чтобы устроить по-своему вкусу дом и сад. Бродили бы тут рука об руку, наслаждаясь теперь уже своей собственностью, счастливые — да, счастливые оттого, что они вместе… Если бы не роковая случайная встреча с этой девушкой — прекрасной как дикая роза…

Что знал Родди о Мэри Джерард? Ничего — меньше чем ничего! Как он мог полюбить Мэри… реальную Мэри, а не тот образ, который он себе выдумал? Возможно, у нее действительно много привлекательных качеств, но что Родди мог о них знать? Все это старо как мир — злая шутка природы, непредсказуемое влечение.

Недаром ведь и сам Родди назвал это «наваждением»?

Кто знает, может, он даже хотел бы избавиться от этого наваждения…

Если бы Мэри, например, умерла, то, возможно, какое-то время спустя он сказал бы: «Это даже к лучшему. Теперь я это понимаю. У нас ведь не было ничего общего…»

И добавил бы, возможно, с мягкой грустью: «Она была прелестным созданием…»

Пусть бы она навсегда и оставалась для него просто… ну да… восхитительным воспоминанием… воплощением вечно юной красоты и счастья [110] Здесь обыгрывается начальная строка поэмы «Эндимион» английского поэта-романтика Джона Китса (1795–1821). .

Если бы с Мэри Джерард что-нибудь случилось, Родди снова вернулся бы к ней… Элинор была совершенно уверена в этом!

Если бы с Мэри Джерард что-нибудь случилось…

Элинор повернула ручку боковой двери. Из солнечного теплого дня она шагнула в прохладный сумрак дома. Ее охватила дрожь.

Этот холод и мрак были так зловещи… Будто здесь ее поджидало нечто ужасное…

Она прошла через холл и толкнула обитую сукном дверь буфетной.

Повеяло запахом плесени. Она широко распахнула окно.

Выложив свои покупки — масло, батон, небольшую бутылку молока, Элинор вдруг подумала: «Вот бестолковая! Я же забыла купить кофе!»

Она заглянула в банки, стоявшие на полке. В одной из них оказалось немного чая, но кофе не было.

«А, да ладно, — подумала она, — какая разница».

Она распаковала баночки с рыбным паштетом и долго их разглядывала. Потом, выйдя из буфетной, поднялась по лестнице и направилась прямо в комнату миссис Уэлман. Она начала с массивного комода: вытаскивала вещи из выдвинутых ящиков и складывала их в отдельные кучки…

В сторожке Мэри Джерард беспомощно огляделась.

Она и забыла уже, как здесь тесно и убого.

На нее нахлынули воспоминания. Мама, склонившаяся с иголкой над платьицем для куклы. Злое лицо отца, вечно чем-то недовольного. Не любил он ее. Нет, не любил.

Она внезапно обернулась к сестре Хопкинс:

— Отец перед смертью ничего не просил мне передать?

— Нет, дорогая, ничего, — бодрым и веселым голосом отозвалась та. — Он ведь умер не приходя в сознание.

— Я должна была приехать сюда и ухаживать за ним, — тихо проговорила Мэри. — Ведь все-таки он был моим отцом.

После некоторого замешательства сестра Хопкинс сказала:

— Послушай-ка меня, Мэри: отцом — не отцом — не в этом дело. В наши дни дети не слишком-то заботятся о своих родителях. Да и многие родители тоже не очень-то пекутся о своих чадах. Мисс Ламбер из средней школы считает, что так и должно быть. По ее мнению, отношения в семье настолько далеки от совершенства, что дети должны воспитываться государством. По мне, так это глупость: плодить сирот при живых-то родителях. Так о чем я говорила-то? Ах да! Нечего тебе себя изводить. Было — и прошло. Теперь нужно жить дальше. Пусть даже наша жизнь совсем не сахар.

— Наверное, вы правы… Но… но, может быть, я сама виновата в том, что у нас с отцом были неважные отношения.

— Чушь! — решительно возразила сестра Хопкинс. Это коротенькое слово прозвучало, как взрыв бомбы. Мэри почему-то сразу успокоилась. А сестра Хопкинс перевела разговор на более конкретные проблемы: — Что ты собираешься делать с мебелью? Сохранишь? Или продашь?