Агата Кристи - Убийство в проходном дворе. Загадка Ситтафорда. Загадка Эндхауза. Смерть лорда Эджвера

Пуаро застонал.

— Ну что вам стоило рассказать мне?

Ник удивленно посмотрела на него.

— А зачем? Какая же здесь связь с этими таинственными покушениями? Нет, я дала Майклу слово, и я его сдержала. Но что это была за мука — все время думать, волноваться, сходить с ума! И еще удивлялись, что я стала нервная! А я ничего не могла объяснить.

— Я понимаю.

— Он ведь уже один раз пропадал. Тогда он летел в Индию над пустыней. Это было ужасно, ко потом все обошлось. Оказывается, у него что-то случилось с самолетом, ко он все уладил и полетел дальше. И я все время убеждала себя, что и на этот раз все будет так же. Все говорили, что его кет в живых, а я твердила себе, что с ним ничего не случилось. И вот вчера…

У нее оборвался голос.

— Значит, вы до вчерашнего дня надеялись?..

— Не знаю. Скорее всего просто отказывалась верить. Самое ужасное, что ни с кем нельзя было поделиться.

— Воображаю себе. И вы ни разу не проговорились, ну, скажем, мадам Райс?

— По совести говоря, иногда чуть не срывалось с языка.

— А как по-вашему, она не догадывалась?

— Едва ли. — Ник задумалась. — Она ни разу ничего такого не сказала. Иногда, правда, намекала. Насчет того, что мы с ним очень подружились, ну, словом, в этом духе.

— А вам не пришло в голову все рассказать мадам Райс после смерти дядюшки мосье Сетона? Вы знаете, что он умер на прошлой неделе?

— Знаю. Ему делали операцию или что-то в этом роде. Тогда я, очевидно, могла бы рассказать кому угодно. Но это было бы довольно некрасиво, правда? Я хочу сказать, что это могло показаться хвастовством — именно сейчас, когда газеты только и пишут что о Майкле Сетоне. Слетятся репортеры, начнут брать интервью. Дешевая шумиха. И Майклу это было бы противно.

— Согласен с вами. Но я имел в виду, что вы могли бы, не объявив об этом публично, лишь поделиться с кем-нибудь из друзей.

— Одному человеку я намекнула, — сказала Ник — Мне… я решила, что так будет честнее. Но я не знаю, насколько он меня понял.

Пуаро кивнул.

— Вы в хороших отношениях с вашим кузеном, мосье Вайзом? — спросил он, довольно неожиданно меняя тему.

— С Чарлзом? Что это вы о нем вспомнили?

— Да так, простое любопытство.

— Чарлз хорошо относится ко мне. Но он, конечно, страшный сухарь. Сидит здесь как гриб. Мне кажется, что он меня не одобряет.

— Ох, мадемуазель, мадемуазель! А я слыхал, что он у ваших ног.

— Ну, втюриться-то можно и в того, кого не одобряешь. Чарлзу кажется, что мой образ жизни достоин порицания. Он осуждает меня за коктейли, цвет лица, друзей, разговоры. Но в то же время он не в силах противиться моим чарам. Мне кажется, его не оставляет надежда перевоспитать меня.

Она помолчала, потом в ее глазах мелькнула чуть заметная искорка.

— А из кого же вы выкачивали местную информацию?

— Только не выдавайте меня, мадемуазель. Мы немного побеседовали с мадам Крофт, австралийской леди.

— Что ж, с ней приятно поболтать, когда есть время. Славная старушенция, но страшно сентиментальная. Любовь, семья, дети… ну, вы понимаете, все в таком духе.

— Я тоже старомоден и сентиментален, мадемуазель.

— Да что вы! Я бы сказала, что из вас двоих сентиментален скорее капитан Гастингс.

Я побагровел от возмущения.

— Он в ярости, — заметил Пуаро, от души наслаждаясь моим замешательством. — Но вы не ошиблись, мадемуазель. Нет, не ошиблись.

— Ничего подобного, — сказал я сердито.

— Он превосходный, исключительный человек. Временами мне это страшно мешает.

— Не городите вздора, Пуаро.

— Начнем с того, что он нигде и ни в коем случае не хочет видеть зла, а если уж видит, то не способен скрыть свое справедливое возмущение. У него редкая, прекрасная душа. И не вздумайте мне перечить, mon ami. Я знаю, что говорю.

— Вы оба были очень добры ко мне, — мягко сказала Ник.

— La, la, мадемуазель. О чем тут говорить. Нам предстоит сделать гораздо больше. Так вот, пока что вы останетесь здесь, будете выполнять мои приказы и делать то, что я вам велю. Положение таково, что вы должны мне полностью повиноваться.

Ник устало вздохнула.

— Я сделаю все, что хотите. Мне все равно.

— Вы не будете некоторое время встречаться с друзьями.

— Ну что ж. Я никого не хочу видеть.

— Ваша роль будет пассивной, наша — активной. Ну, а теперь я вас покину, мадемуазель. Не стану мешать вашему горю.

Он направился к двери и, уже взявшись за ручку, обернулся и спросил:

— Между прочим, вы как-то говорили, что написали завещание. Где же оно?

— Да где-нибудь валяется.

— В Эндхаузе?

— Ну да.

— Вы положили его в сейф? Заперли в письменном столе?

— Не помню. Где-то лежит. — Она нахмурилась — Я ведь ужасная неряха. Большая часть бумаг и всякие документы лежат в библиотеке в письменном столе. В том же столе почти все счета. И там же, наверное, завещание. А может, у меня в спальне.

— Вы мне даете разрешение на обыск?

— Пожалуйста, можете осматривать все что угодно.

— Спасибо, мадемуазель. Не премину воспользоваться.

Пока мы не вышли из больницы, Пуаро не сказал ни слова. Но как только за нами закрылась дверь, он схватил меня за руку и воскликнул:

— Видите, Гастингс? Видите? О! Sacre tonnerre! Я не ошибся. Я был прав. Я все время чувствовал, что чего-то не хватает, что из мозаики вывалился какой-то кусочек. А без него потеряла смысл и картина.

Я никак не мог разделить его ликования. На мой взгляд, мы не сделали никаких сногсшибательных открытий.

— До самой последней минуты я не мог сообразить, в чем дело, — продолжал Пуаро. — Впрочем, чему тут удивляться. Одно дело знать, что здесь упущено какое-то звено, другое — выяснить, что это за звено. C'est bien plus difficile! [119] Это гораздо труднее! (фр.).

— Вы хотите сказать, что это имеет прямое отношение к преступлению?

— Ну да! Неужели вы сами не видите?

— Говоря откровенно, ист.

— Возможно ли? Но мы ведь выяснили то, чего так долго не могли доискаться, — мотив! Тот самый неведомый мотив, который мы никак не могли нащупать.

— Может, я просто туп, но я все-таки не могу взять в толк, на что вы намекаете. Вы имеете в виду ревность?..

— Ревность? Нет, дорогой мой. Самую заурядную и, можно сказать, обязательную причину всех преступлений. Деньги, мой друг, деньги.

Я вытаращил на него глаза.

Он продолжал, но уже более спокойно.

— Послушайте же, mon ami! Сэр Мэтью Сетон умер чуть больше недели назад. А он был миллионером, одним из богатейших людей в Англии.

— Да, но ведь…

— Attendez [120] Погодите (фр.). . За нами никто не гонится. У него был племянник, которого он обожал и которому оставил все свое огромное состояние. В этом мы можем не сомневаться.

— Но…

— Еще бы, что-то отойдет другим наследникам, что-то достанется птицам, но основной капитал все равно получил бы Майкл Сетон. В прошлый вторник газеты сообщали, что Майкл Сетон исчез, а со среды начинаются покушения на мадемуазель. Нельзя ли в таком случае предположить, что перед вылетом Майкл Сетон написал завещание и оставил все своей невесте?