Буало-Нарсежак - Разгадка шарады — человек. Полное собрание сочинений. Том 4

Все это я выдумывал на ходу. Злоба и отвращение душили меня. Я сам себе был противен. Но по какому такому праву она взяла и свалилась мне на голову? По какому праву пыталась занять место Ману? Кто ей позволил рассиживаться здесь на диване, распоряжаться всем, словно… словно она мне жена? Я-то ее не любил, и мне хотелось бросить ей это в лицо. Хватит с меня лжи. Почему я не согласился смотаться во Вьетнам? К счастью, еще не поздно уехать.

— Я не собираюсь тебе навязываться, — сказала Клер.

— Не о том речь.

— Я думала, что…

— Обожди. Дай мне подумать.

В жизни мне еще не случалось попадать в более щекотливое, более ложное положение. Клер настолько захватила меня врасплох, что мне никак не удавалось придать лицу то озабоченное, но нежное выражение, которое могло бы ввести ее в заблуждение. Я был зол и вел себя как подонок. Да, она всем пожертвовала ради меня. Да, из-за меня она теперь никто. Но то, что казалось естественным там, в нечеловеческом одиночестве плотины, здесь напоминало дешевую мелодраму. Плевать мне на ее чувства! Я жду Ману, и этим все сказано!

— Я могу уйти, — продолжала она.

Она говорила все, чего не следовало говорить. Я медленно допил свой бокал. Такие, как я, только и умеют тянуть время.

— А если бы ты меня не застала, — сказал я, — что бы ты стала делать?

— В Париже хватает тихих гостиниц. Ты напрасно беспокоишься, Пьер. Я и забыла о каникулах. Но ведь ясно, что все, кто мог бы меня узнать, сейчас далеко от Парижа. Через несколько недель все будет иначе. Но к тому времени ты уладишь свои дела.

Ману уже хлопнула бы дверью. Клер продолжала спорить, и все мои возражения рушились одно за другим раньше, чем я успевал их выставить.

— Здесь, — продолжала Клер, — я буду в безопасности. Ты можешь выдать меня за свою родственницу, если тебя беспокоит, что подумает консьержка. К тому же я буду выходить как можно реже, только за покупками. Вот увидишь, я тебя не стесню. И мы не торопясь подготовимся к отъезду. Ты согласен?

— Я целый день на работе.

— Боишься, что я стану скучать? Но у тебя здесь полно книг.

— А если мне будут звонить?

— Сам понимаешь, к телефону я не подойду… А если позвонят в дверь, не стану открывать. Я еще не сошла с ума… Я даже тебя не ревную…

— С чего бы тебе ревновать?

Похоже, на сей раз Клер смутилась.

— Сама не знаю, — сказала она. — Может, у тебя есть старая приятельница… ну… словом, кто-то, кто тебя удерживает… Нет, я ни о чем не спрашиваю, Пьер… Если это и так, я тебе доверяю… Я ведь знаю, что ты меня не бросишь…

Внезапно она показалась мне такой искренней и ее слова звучали так правдиво, что мне стало стыдно. Я опустился рядом с ней на колени.

— Клер… Ты что, подозреваешь меня?

Она погладила меня кончиками пальцев по лбу и по щекам.

— Цветы, — сказала она, — шампанское… для кого все это? Раз меня ты не ждал…

— Да ни для кого, поверь. Цветы я поставил, чтобы немного оживить квартиру, а то здесь пахнет затхлостью. А шампанское купил на случай, если придут гости. Я всегда держу две-три бутылки про запас.

— Правда?

— Сущая правда.

— Если бы у тебя был кто-то, Пьер… ведь ты бы мне сказал? Честно? Я не хочу быть тебе обузой. Как-нибудь справлюсь сама.

Казалось, ее глаза растворились в какой-то нежной влаге. Она притянула мою голову к себе на колени, и я чуть было не сознался ей во всем. Но я, когда волнуюсь, теряю дар речи. Слова (хотя владеть ими — мое ремесло) кажутся мне слишком напыщенными, грубыми и фальшивыми. Я начинаю их перебирать и упускаю время. То, что было целомудренной неловкостью, вдруг оборачивается хитростью и лукавством. Я попросту струсил.

— Можно мне остаться, Пьер?

— Ну конечно.

— Спасибо.

Она сама выключила свет. Помню, перед тем как уснуть, я решил, что непременно скажу правду. Может, все обернется так, что мне нетрудно будет это сделать? К тому же я свободен. Я больше ничем не обязан Ману… Но, проснувшись наутро и увидев рядом с собой Клер, я понял, что пропал. А что, если ко мне заявится Ману?.. И сколько я ни ломал себе голову, никакого выхода не находил. Кто же поверит, что у нас с Клер не было на уме ничего дурного? Да нас заподозрят во всех смертных грехах… Я поднялся, и Клер окликнула меня. Так начался этот тягостный день. Клер была веселой. Готовя на кухне кофе, она напевала, а я тем временем мучительно подыскивал предлог, чтобы заставить ее уйти. Но ведь я сам сказал ей накануне, что она может остаться. Я слышал, как стучат ее шлепанцы, как позвякивают чашки, и пытался представить себе, что нас ждет, если я проявлю слабость и поддамся ей… С Клер можно было жить только по-семейному, а само это слово приводило меня в ужас. Оказавшись вдвоем с ней в той самой комнате, где я был так счастлив с Ману, я не знал, куда спрятать глаза. У кофе был привкус желчи. От Клер пахло зубной пастой. Мне стало не по себе. Неужели в любви меня привлекает лишь то, что в ней есть скрытого, тайного? А вдруг Ману одурманила и развратила меня? Тогда я никогда уже не смогу жить как все, не смогу терпеть рядом с собой женщину, ее расспросы, болтовню, приливы нежности…

— Ты чем-то озабочен? — спросила Клер.

— Вовсе нет.

В том-то и дело, что я действительно был озабочен. Ей не следовало говорить мне об этом. Я намерен был решать сам, о чем мне думать и тем более куда мне смотреть.

— Ты вернешься к завтраку?

Я с трудом сдержался. С самого своего возвращения я ел где придется, повинуясь минутной прихоти. И она спрашивает, приду ли я домой завтракать!

— Мне будет некогда. Я действительно занят, поверь.

— Значит, до вечера мы не увидимся?

Чтобы не отвечать ей, я закурил сигарету.

— Пьер, ты на меня не сердишься?

Я старался припомнить все, в чем мог себя упрекнуть. «Не забывай, что ты сам втравил ее в эту историю. Пусть ты этого не хотел, но соглашался на все. Теперь она — как бездомная собачонка». Я заставил себя улыбнуться и похлопать ее по руке.

— Не беспокойся, детка.

Но она еще умудрилась, когда я собрался уходить, задержать меня, чтобы почистить на мне пиджак. Я бегом спустился по лестнице и лишь на улице немного успокоился. Здесь, по крайней мере, я чувствовал себя дома. На что же мне решиться? Что же мне решить?

Это неуместное слово вызвало у меня горькую усмешку. Как будто я привык решать! Вот уже несколько месяцев, как я плыл по воле волн. Игру вела Ману, а я до сих пор даже не знал ее правил. Но что теперь мешало мне перехватить инициативу? Мы с ней расстались — ведь мое последнее письмо было прощальным — и, следовательно, стали друзьями. Какое-то время я пережевывал эту странную мысль. Так или иначе, раз уж мне больше не на что было надеяться, почему бы не потребовать у Ману если не объяснения, то хотя бы разъяснений? То, в чем она мне так долго отказывала, потому что любила меня, она должна будет дать мне теперь, когда я уже не был ее противником. Но до сих пор я вел себя неправильно. Мои письма к ней были глупостью. Почему бы мне самому не пойти к ней? Домой. Там мы бы выложили карты на стол… У нее дома? Целое утро я взвешивал все «за» и «против». Мне нетрудно будет проникнуть на виллу, так как у меня сохранился ключ от боковой калитки. Но я вовсе не был уверен, что застану там Ману. Вряд ли она уже переехала к своему любовнику. Скорее всего, она пока только заходила туда время от времени, может быть, чтобы проветрить дом перед приездом Жаллю и привести все в порядок. Вчера вечером, когда я заметил свет на втором этаже, она как раз была там. И если я зайду в то же время, возможно, я ее застану. Вот только Клер захочет узнать, куда это я собрался так поздно. Вечно она встает у меня на пути!