Филлис Джеймс - Двенадцать ключей Рождества [сборник рассказов]

Жертву тоже заманили в Статли-Мэнор. Для него приманкой послужила перспектива добраться до ценной коллекции монет и устроить их продажу. Но монеты, которые, как мне сказали, нужно было оценить и продать, на самом деле, как выяснилось, уже продали пять недель назад, почти сразу после того, как я приняла приглашение бабушки. Я задумалась о том, почему не уничтожили квитанцию, но ответ нашелся быстро: квитанция требовалась для того, чтобы монеты, сослужившие свою службу, можно было продать и компенсировать три тысячи двести фунтов. Так же, как использовали меня, использовали и других людей.

Рождество — единственный день, когда можно быть уверенным в отсутствии слуг в доме. Полиции также отвели вполне определенную роль.

Инспектор, честный и добросовестный, но не слишком умный, скованный пиететом перед старинным родом и присутствием главного констебля. Главный констебль, перешагнувший пенсионный возраст, однако ввиду военного времени остающийся на посту, не имеющий опыта расследования убийств, друг семьи и последний человек, кто заподозрил бы местного сквайра в жестоком преступлении.

Фрагменты соединялись в узор, начинала вырисовываться картина, картина с лицом убийцы. Я мысленно шла по его следам. Верная традициям расследования преступления в духе Агаты Кристи, я назвала его Икс.

В какой-то момент сочельника бумаги из правого ящика письменного стола переложили в левый, а в правый засунули резиновые сапоги. Там же, вероятно, спрятали оружие. Нет, возразила я себе, вряд ли это возможно, поскольку потребовалось бы много времени, чтобы до него добраться. Я решила отложить вопрос об оружии и перешла к роковому дню Рождества.

Без четверти десять бабушка отправляется в спальню, сообщив Роуленду, что вынет монеты из библиотечного сейфа, чтобы он осмотрел их до своего отъезда на следующий день. Икс мог не сомневаться, что в половине одиннадцатого Роуленд будет сидеть за столом в библиотеке. Он тихо входит, вынув ключ из замка, и, бесшумно вставив его с внутренней стороны, запирает дверь. Орудие либо у него в руках, либо спрятано где-то в комнате в пределах досягаемости.

Икс убивает жертву, вдребезги разносит часы, чтобы обозначить время, переобувается в резиновые сапоги, отпирает дверь в патио и широко распахивает ее. Затем разбегается, насколько позволяют размеры библиотеки, и прыгает в темноту. Он должен быть молод, здоров и спортивен, чтобы перемахнуть через шестифутовую полосу снега и приземлиться на гравиевой дорожке; и он как раз молод, здоров и спортивен.

Ему нет нужды бояться оставить следы на дорожке. Мы перемесили там весь снег во время наших дневных забав. Первую цепочку следов преступник прокладывает к библиотечной двери, закрывает ее, вскоре прокладывает вторую цепочку, в обратном направлении, следя за тем, чтобы вторая перекрывала первую. Отпечатки пальцев на дверной ручке не страшны, их наличие там вполне объяснимо. После этого он снова входит в дом через боковую дверь, где заранее отодвинул щеколду, надевает туфли, а резиновые сапоги возвращает на место, на крыльцо. В тот момент, когда преступник пересекает холл, комок снега с сапог падает на деревянный пол и, растаяв, оставляет лужицу.

Откуда же еще там могла взяться вода? Конечно, мой кузен солгал, предположив, будто она выплеснулась из графина. Графин, стоявший возле кровати бабушки, был наполнен лишь наполовину и накрыт перевернутым стаканом. Вода из него никак не могла пролиться, если только тот, кто его нес, не споткнулся и не упал. И таким образом я наконец могла назвать преступника его собственным именем. Но если Роуленда действительно убил мой кузен, как это могло произойти в то самое время? Пол оставил меня не более чем на три минуты, чтобы пожелать бабушке спокойной ночи. Как он успел забрать орудие, дойти до библиотеки, убить Роуленда, оставить следы, избавиться от орудия, очистив его от крови, и вернуться ко мне таким спокойным, чтобы сказать, что бабушка хочет меня видеть?

Допустим, доктор Байуотерз, сбитый с толку временем, которое показывали часы, ошибся и поспешно сделал неверный вывод. Предположим, что Пол перевел стрелки, прежде чем разбить часы, и на самом деле убийство произошло после половины одиннадцатого. Но медицинская экспертиза представила неопровержимое доказательство того, что убийство не могло произойти позднее половины первого. А даже если бы и могло, Пол к тому времени был слишком пьян, чтобы рассчитать удар.

Впрочем, был ли он пьян? Не прикидывался ли? Пол спросил, пью ли я виски, до того как принес бутылку, и, помнится, его дыхание лишь чуть-чуть отдавало алкоголем. Но нет, время сомнению не подлежит. Невозможно, чтобы Пол убил Роуленда.

А если он был лишь сообщником? Само убийство совершил кто-то другой, например, его сослуживец, которого Пол тайно впустил в дом и спрятал в одной из многочисленных комнат. Этот кто-то проскользнул вниз в десять тридцать и убил Мейбрика, пока я обеспечивала Полу алиби, а бурная музыка Вагнера поглотила звук ударов? Тогда, совершив свое злодеяние, он покинул библиотеку, прихватив с собой орудие, спрятал ключ в ветках остролиста и омелы над дверью, потревожив их так, что несколько ягод упало на пол. Вскоре явился Пол, достал ключ с притолоки, постаравшись не наступить на упавшие ягоды, запер дверь библиотеки изнутри, оставив ключ в замке, после чего сфальсифицировал следы так, как я уже это представила.

В качестве сообщника, а не исполнителя убийства Пол тоже вызывал много вопросов, однако подобный поворот отнюдь не казался невозможным. Армейский сослуживец вполне мог обладать необходимой выдержкой и сноровкой. Вероятно, с горечью подумала я, они все это представляли как учебное упражнение. К тому времени, когда я попыталась успокоиться и заставить себя уснуть, решение у меня уже созрело. Завтра я тщательно сделаю то, к чему полиция отнеслась небрежно: попробую разыскать орудие убийства.

Теперь, с дистанции времени, мне не кажется, будто я испытывала особое смущение от того, что собиралась сделать, и не считала нужным сообразовываться с действиями полиции. Проблема была не только в том, что мне нравился кузен и был неприятен Мейбрик. Думаю, это каким-то образом связывалось в сознании с войной. Хорошие люди умирали по всей земле, и то, что убили одного неприятного типа, было относительно менее важным.

Теперь я понимаю, что не права. Никакое убийство нельзя ни простить, ни искупить. Но я не сожалею о том, что сделала на следующий день; каждый должен иметь право на последний выбор.

Я проснулась очень рано, еще до рассвета, но запаслась терпением; отправляться на поиски в темноте было бессмысленно, а привлекать к себе внимание искусственным светом я не хотела. Я дождалась, когда миссис Седдон принесет мой утренний чай, приняла ванну, оделась и около девяти часов спустилась к завтраку. Кузена в столовой не было. Миссис Седдон сказала, что он уехал в деревню, в автосервис. Именно такая возможность и была мне нужна.