Гилберт Честертон - Расследование отца Брауна [сборник]

Когда Валантэн начинал говорить тоном главнокомандующего, ему повиновались беспрекословно, как звуку боевой трубы. Доктор Симон бегом помчался в арсенал и привел Ивана — частного сыщика при сыщике официальном. Галлоуэй отправился в гостиную и с таким тактом сообщил ужасные новости, что когда подошли остальные, дамы успели уже и напугаться, и успокоиться. Тем временем славный священник и славный атеист стояли на карауле у тела, недвижные в лунном свете, словно скульптурные аллегории каждый своей философии посмертия.

Надежный человек Иван со шрамом и усами вылетел из дома, словно пушечное ядро, и подбежал к Валантэну, будто верный пес к хозяину. Его багровое лицо оживилось при известии о преступлении, и было почти неприятно видеть, с каким азартом он просит у хозяина дозволения осмотреть труп.

— Смотрите, если угодно, — ответил Валантэн, — только побыстрее. Обсудим все в доме.

Иван вдруг вскинул голову и тут же низко ее опустил.

— Как же это! — воскликнул слуга. — Нет, невозможно… Вы знаете этого человек, сэр?

— Нет, — равнодушно промолвил Валантэн. — Идемте в дом.

Общими усилиями тело перенесли на диван в кабинете, а затем все отправились в гостиную.

Сыщик спокойно и без колебаний уселся за письменный стол, однако взгляд его был суров, как у судьи. Записав что-то на листе бумаги, Валантэн коротко спросил:

— Все здесь?

— Кроме мистера Брейна, — сказала, оглядываясь по сторонам, герцогиня Мон-Сен-Мишель.

— Да, — хрипло подтвердил лорд Галлоуэй. — И мистера Нила О’Брайена. Мистер Брейн, я знаю, докуривает сигару в столовой. Майор О’Брайен, кажется, расхаживает по оранжерее, но я не уверен.

Верный слуга мигом покинул комнату, а Валантэн по-военному стремительно продолжил свою речь, не дав никому времени вставить слово:

— Все вы уже знаете, что в саду найден обезглавленный мертвец. Доктор Симон, вы осмотрели тело. Как вы считаете, чтобы вот так перерезать человеку горло, нужна большая физическая сила? Или всего лишь исключительно острый нож?

— Я бы сказал, ножом это вообще невозможно сделать, — ответил бледный доктор.

— А каким инструментом это могло быть сделано?

— Если не выходить за рамки современности — никакого подобного инструмента я вообразить не могу, — отзвался доктор, страдальчески выгнув бровь. — Перерубить человеку шею даже очень грубо — нелегкая задача, а здесь у нас вполне чистый разрез. Такое можно было бы осуществить боевой секирой, или старинным топором палача, или не менее старинным двуручным мечом.

— Господи боже! — истерически вскрикнула герцогиня. — Здесь нет ни секир, ни двуручных мечей!

— А скажите, — промолвил Валантэн, продолжая быстро писать, — можно было это сделать французской кавалерийской саблей?

Тут в дверь постучали, и почему-то от этого негромкого звука у всех кровь застыла в жилах, как от стука в «Макбете».

Среди общего оцепенелого молчания доктор Симон с трудом выговорил:

— Саблей… Да, пожалуй, можно.

— Спасибо, — поблагодарил Валантэн. — Иван, входите!

Надежный Иван ввел в комнату майора О’Брайена, который в конце концов снова отыскался в саду.

Ирландец, весь взъерошенный, замер на пороге и с вызовом крикнул:

— Что вам от меня надо?

— Пожалуйста, садитесь, — учтиво и ровно ответил Валантэн. — Однако вы без сабли… Где она?

— В библиотеке на столе оставил, — буркнул О’Брайен. В минуты волнения его ирландский акцент заметно усиливался. — Она мне мешала, цеплялась за все…

— Иван, — приказал сыщик, — будьте так добры, принесите из библиотеки саблю майора.

Слуга исчез, а Валантэн вновь обратился к Нику О`Брайену:

— Лорд Галлоуэй говорит, вы ушли из сада как раз перед тем, как он обнаружил труп. Что вы там делали?

Майор с бесшабашным видом бросился в кресло и воскликнул на чистом ирландском:

— Да так, луной любовался! Единение с природой, дружище.

Последовало тягостное молчание. Оно все длилось и длилось, и наконец вновь раздался ужасный в своей банальности стук. Иван предъявил собравшимся пустые стальные ножны и пояснил:

— Больше ничего не нашлось.

— Положите на стол, — велел Валантэн, не отрываясь от своей писанины.

В комнате наступила тягостная тишина — такая бывает в суде, когда объявляют смертный приговор. Беспомощные восклицания герцогини давно уже отзвучали. Непомерная ненависть лорда Галлоуэя была утолена, и вместо нее пришло даже нечто вроде отрезвления.

Тут неожиданно заговорила леди Маргарет — звонким, чуть дрожащим голосом, каким говорит отважная женщина, если вынуждена высказываться на публике:

— Я скажу! Мистер О’Брайен не может вам ответить, что он делал в саду, поэтому отвечу я! Он просил меня выйти за него замуж. Я отказала. Я объяснила, что в силу обстоятельств могу подарить ему только свое уважение. Он немножко рассердился. Кажется, мое уважение ему не требовалось. Любопытно, — прибавила она с бледной улыбкой, — как он теперь к нему отнесется? Потому что я снова предлагаю ему свое уважение. Я готова где угодно поклясться, что он ни за что не сделал бы такого!

Лорд Галлоуэй бочком придвинулся к дочери и стал увещевать ее, воображая, будто понизил голос.

— Мэгги, придержи язык! — промолвил он громовым шепотом. — Зачем ты защищаешь этого типа? Где его сабля? Где, черт побери, его кавалерийская…

Лорд запнулся, озадаченный странным выражением лица дочери, — к ней в эту минуту были прикованы все взгляды.

— Старый дурень! — произнесла она негромко, хотя и без всякого почтения. — Чего ты добиваешься? Я сказала, что этот человек был со мной и что он невиновен. А если бы он был виновен, все равно мы находились вместе! Если он только что убил человека в саду — кто видел это или уж по крайней мере не мог не знать? Неужели ты так ненавидишь Нила, что готов и собственную дочь…

Леди Галлоуэй пронзительно вскрикнула. Остальные с дрожью волнения наблюдали, как у них на глазах разворачивается дьявольская трагедия — из тех, что случаются между влюбленными. Перед собравшимся обществом старинными портретами выступали из темноты бледное, исполненное гордости лицо шотландской аристократки и ее возлюбленного, ирландского авантюриста. Затянувшаяся пауза таила в себе неясные воспоминания об ужасных исторических случаях — убитых мужьях и коварных любовниках.

Среди зловещей тишины прозвучал бесхитростный голос:

— А что, сигара была очень длинная?

Такая неожиданная смена темы заставила всех обернуться к говорившему.

— Это я к тому, — пояснил из угла низенький отец Браун, — что мистер Брейн все никак не докурит свою сигару. Она, должно быть, длиною с хорошую трость…

Сказано было ни к селу ни к городу, однако в лице Валантэна отразилась не только досада, но и одобрение.