Лео Брюс - Дело без трупа. Неоконченное дело [сборник]

— Вы явились узнать, что мне известно о деле Феррерса. Тогда, если вы соизволите посидеть спокойно, я расскажу вам все буквально в двух словах и как можно быстрее… Нет, не надо меня перебивать. Я давно научился весьма связно излагать свои мысли и потому смогу предоставить вам все известные мне факты в гораздо более точной и сжатой форме, чем отвечая на любые ваши вопросы.

Уэйкфилд встал из-за стола, засунув руки в карманы брюк. Его рост был никак не меньше шести футов и пяти-шести дюймов, а потому большая голова только добавляла ему сходства с великаном, несмотря на легкую сутулость. В его голосе густо звучали самоуверенные интонации, приобретенные учебой в Оксфорде и жизнью в среде высших кругов лондонского общества. Он носил синий саржевый костюм, а черная шляпа висела на крючке у него за спиной. Мне был хорошо знаком этот тип людей. Бесконечные интеллектуальные разговоры самоуверенным тоном, но, как правило, совершенно бесполезные. Мне доводилось встречать подобных персонажей, поучавших продавцов книг в магазинах Уэст-Энда, как лучше сбывать свой товар, пренебрежительно уговаривавших «расслабиться» посетителей Дома радиовещания [11] Речь идет о Буш-Хаусе — в будущем штаб-квартире Би-би-си. , развязно сидящих у стойки бара в ресторанах, которые по непонятным причинам назывались эксклюзивными. На его плоском лице не наблюдалось мешков под глазами, а на нижних веках отсутствовали ресницы.

— Прежде всего несколько слов о семье Феррерса, — сказал он, — хотя в ее истории нет ничего особенно примечательного. Мы с Питером учились в одной школе, и я часто бывал в том напоминающем мавзолей доме с тех пор, как мне исполнилось двенадцать. Их мать представляла собой приятную, но совершенно заурядную женщину, а отец воспринимался как старый и добрый сентименталист. Я никогда не любил Стюарта и склонен думать, что он, скорее всего, действительно совершил убийство.

Последнюю фразу Уэйкфилд произнес так небрежно, словно хотел подчеркнуть: для него совершенно не важно, кто именно совершил убийство, одно или даже несколько; а мы в его глазах представали парой странных недоумков, кого все это волновало. Но Биф сразу же попытался перебить его, чтобы прояснить смысл высказывания.

Уэйкфилд мгновенно поднял руку в предостерегающем жесте.

— Я вовсе не утверждаю, что Стюарт это сделал, — продолжал он, — потому что всякие расследования, сбор улик и прочее наводят на меня тоску. Но считаю его вполне способным на такое, если преступление представлялось неизбежным. Стюарт принадлежал к числу людей, кому так и не удалось наладить нормальные отношения с окружающим миром; он жил на изолированном островке своих мелких идей. В каком-то смысле подобные личности опасны. При этом он чрезвычайно любил деньги и неустанно трудился, дабы приумножить значительное состояние, доставшееся ему в наследство от отца. Мы с Питером долгие месяцы уговаривали помочь этой газете встать на ноги, но его наши просьбы не трогали. Я с самого начала сказал Питеру, что все наши попытки бесполезны, но он не оставлял надежды до того самого рокового вечера.

— Но почему… — начал Биф.

Уэйкфилд резко повернулся к нему, как учитель, которому помешал читать лекцию по английской литературе мальчик, пожелавший выйти из класса.

— В тот вечер мы предприняли последнюю попытку, — заговорил он, — решив, что, если он снова откажет, мы перестанем рассчитывать на его помощь. По чистой случайности ранее днем в редакцию прислали на рецензию одну книгу, которая, как мы знали, нравилась ему, и Питер решил захватить ее с собой. Книга представляла собой одно из тех отвратительно иллюстрированных крупноформатных изданий «Рубайята» Омара Хайяма, который, как я хотел бы надеяться, давно потерял прежнюю популярность. Издание было огромного размера, в переплете из белого коленкора, с уродливым позолоченным орнаментом на корешке и на задней стороне обложки. Его отпечатали на изготовленной вручную бумаге, а иллюстрации выполнила некая дама, питавшая чрезмерную склонность к розовым и пурпурным тонам. Стюарту нравилось зачитывать вслух цитаты из этого переоцененного критикой стихотворного сборника, и у Питера родился гениальный, как он полагал, план польстить самолюбию брата, попросив его прочитать несколько строф из книги тем вечером.

Мы добрались до дома без четверти восемь, а Бенсон пришел пятью минутами позже. Это был цветущий мужчина, любитель и завсегдатай скачек, глубоко провинциальный и, в сущности, очень скучный человек. Я не вижу никаких причин, почему кому-то понадобилось убивать его, если только какому-то чудаку не пришло в голову уничтожить всех индивидуумов такого типа. Он упомянул, что у него возникла неисправность в машине, а жена недомогала — разговоры на подобные темы обычно и приходилось ожидать от него. После ужина в библиотеке мы, как и было задумано, позволили Стюарту зачитать несколько стихотворных пассажей. Затем перешли к сути дела: решит он или нет купить достаточное количество акций «Новостей на текущий момент», чтобы газета удержалась на плаву? Он не собирался этого делать. Питер потратил немало времени совершенно впустую, стараясь убедить его передумать, а потом мы поднялись, чтобы уйти. Словно ниоткуда возник Дункан с нашими плащами. Питер завел свой старый драндулет, и мы вернулись в Лондон. Он высадил меня перед входом в мою квартиру, после чего укатил. Вот и вся история, и если не осталось вопросов, которые вы хотели задать, не смею вас больше задерживать.

Биф сразу же поднялся.

— У меня нет вопросов относительно приема с ужином в доме Стюарта, — сказал он. — Вы сообщили более или менее все, что я хотел узнать. Но тем не менее, — он сделал шаг в сторону Уэйкфилда почти угрожающе, — есть нечто, о чем я должен непременно вас спросить. Чем вы занимались после того, как Питер Феррерс высадил вас у дверей дома?

— Знал заранее, что вы обязательно спросите об этом, — отозвался Уэйкфилд с улыбкой. — Так вот, могу заверить: я сразу же отправился спать.

— А я «знал заранее», — передразнил Биф, — каким будет ваш ответ. До свидания, мистер Уэйкфилд.

И с видом человека, оставившего последнее слово за собой, сержант грузной походкой вышел из кабинета, предоставив нам с Уэйкфилдом возможность обменяться на прощание взглядами, причем он посмотрел на меня с тревогой, а я — как будто извиняясь за что-то.

По дороге в Сайденхэм я спросил Бифа о виски, которое он заставил меня похитить из «Кипарисов».

— Вы обещали объяснить свои мотивы, Биф, — напомнил я ему, лукаво посматривая на сидевшую рядом со мной фигуру, поскольку пребывал в убеждении, что он забрал напиток вовсе не по профессиональной необходимости.