Джорджетт Хейер - Убийства на Чарлз-стрит. Кому помешал Сэмпсон Уорренби?

– Да, и мистер Хасуэлл, присутствовавший при моем разговоре с викарием, сказал, что Эйнстейбл протянет еще много лет. Но не надо быть врачом, чтобы понимать: все может произойти внезапно. Это добавляет деталей к тому, что я уже заметил. Упомянув о тех двух письмах, найденных в кабинете Уорренби, я неприятно удивил сквайра и миссис Эйнстейбл. У меня создалось впечатление, что им не нужно, чтобы я заглядывал на этот карьер или на лесоповал. А тут еще Хасуэлл: стоило викарию заговорить о гравийном карьере, он вмешался, заморочил бедняге голову и перевел беседу совсем на другое. Я сделал вывод, что он, как и я, в курсе намерений сквайра.

После недолгого молчания полковник сказал:

– Неприятное дело, Хемингуэй! Слава богу, оно в ваших надежных руках. Если Уорренби шантажировал сквайра не для денег, а чтобы тот взял над ним покровительство в обществе, то является ли это достаточным мотивом для убийства?

Хемингуэй встал.

– Не припомню сразу, сколько дел я вел, сэр, – сухо промолвил он. – Уж точно немало. И все равно не скажу, что может стать мотивом для убийства, а что нет. Многие преступления, которые я расследовал, совершались по причинам, которые я бы отмел как невозможные, не будь раскрытие умышленных убийств моим ремеслом. Излишне напоминать вам об этом, сэр.

– Да, – кивнул полковник. – Но все зависит от того, какой человек замешан в преступлении.

– Верно, сэр.

Полковник снова поднял голову.

– Шантаж, – веско произнес он. – Да, это мотив, старший инспектор. Сильный мотив.

– Причем он оставляет нас на широком поле возможностей! Сквайр был для Уорренби не единственным объектом шантажа. – Хемингуэй посмотрел на часы. – Если позволите, сэр, я вас покину. Я обещал своему шефу позвонить примерно в это время. – Подойдя к двери, он оглянулся: – У меня список из более полудюжины людей, которые в связи с отсутствием алиби могли бы совершить это убийство, ну и что? Как минимум у четырех из них есть некое подобие мотива, а в конце преступником окажется, наверное, кто-то, о ком я даже не успел подумать.

– Очень надеюсь, что вы правы, – заметил полковник.

В маленьком кабинете не оказалось никого из временно подчиненных старшему инспектору сотрудников, но он увидел, что Харботтл, пришедший раньше его, разобрал стопку бумаг на столе. Усевшись, Хемингуэй отодвинул бумаги и подтянул к себе за шнур телефонный аппарат. Его немедленно соединили с непосредственным начальником, суперинтендантом Хинкли, который поздоровался с ним сурово, зато без всякой официальности: сказал с убийственным сарказмом, что рад слышать его голос и обожает задерживаться в Управлении, опаздывая на встречу. На это старший инспектор нашел надлежащий ответ, содержавший порицание людей, весь день проводящих с ногами, закинутыми на стол. После обмена любезностями суперинтендант поинтересовался:

– Ну, как дела, Стэнли?

– Бывало и хуже. Есть что-нибудь для меня?

– Ничего важного. Все банально: родился в 1914 году в Ноттингемшире, единственный сын преподобного Джеймса Артура Линдейла. Отец жив, мать умерла в 1933 году. Две сестры, одна замужняя, другая одинокая. Учился в колледже Стиллингборо. В 1933 году поступил в брокерскую фирму своего дяди «Линдейл и Кру». В 1935 году зарегистрировался на фондовой бирже. Призван в армию в 1939 году, служил до 1946 года. Хотите его послужной список? Переводился с места на место, награжден орденом за достойную службу. Последнее место службы – оккупационная армия в Германии, звание – майор.

– Вряд ли это пригодится. Чем он занимался после демобилизации?

– На пять лет вернулся на фондовую биржу. Проживал в холостяцком пансионе на Джермин-стрит. Больше о нем ничего не известно. Он даже не продлил свои водительские права. В конце 1950 года покинул фондовую биржу.

– Маловато, – вздохнул Хемингуэй. – Что насчет его жены?

– Он холост.

– Женат! – нетерпеливо возразил Хемингуэй. – Муж и отец! Я уже говорил тебе об этом, более того, просил навести справки и о ней!

– Знаю, но ничего о ней не получил.

– Кто готовил справку?

– Джимми Роксэм.

– Вот оно что, – протянул Хемингуэй. – Этот вряд ли что-либо упустит. Ты приказывал ему заняться женой, Боб?

– А как же! Если у меня появится повод уволить тебя с позором со службы…

– Не появится! – перебил его Хемингуэй. – Послушай, Боб, это значит, что даже Джимми иногда дает маху. Я все видел собственными глазами: муж, жена, годовалый ребенок. Линдейл говорит, что женился года два назад.

– Нет, – возразил суперинтендант. – Джимми поболтал с одним из партнеров его прежней фирмы, и тот не смог ответить, где он сейчас и чем занимается. Якобы Линдейл ушел с фондовой биржи из-за проблем с нервами после войны.

– Примерно то же самое утверждает сам Линдейл. Получается, ему понадобилось целых пять лет, чтобы решить, что городская жизнь больше не для него. Говоришь, у него две родные сестры?

– Да. Старшая живет с отцом, у него приход в каком-то из центральных графств. Младшая замужем за судовладельцем, живет под Биркенхэдом.

– Биркенхэд… Далековато. Потому, наверное, никогда сюда и не заглядывала. А вот старшая могла бы проведать брата. Наверное, не может оставить старика одного. Джимми встречался с дядей?

– Нет, тот умер в последний год войны. После ухода Линдейла в фирме не осталось никого с этой фамилией.

– Жаль, он мог бы рассеять наши сомнения… Все это как-то странно!

– Ничего странного. Женщина, которую ты видел, очевидно, его любовница. Случается, знаешь ли!

Хемингуэй, хмурясь, пропустил мимо ушей эту фривольность.

– Нет, – произнес он. – Она – женщина иного типа. И дом у них семейный. Ладно, забудь. У меня к тебе еще одна просьба…

Он все еще разговаривал с Хинкли, когда вошел инспектор Харботтл, как всегда, с мрачным видом. Взглянув на него, Хемингуэй сказал суперинтенданту, что ему пора закругляться.

– Пришел Дисмел Десмонд [8], понесший тяжелую утрату. Пока, Боб!

– Если это суперинтендант, – заговорил Харботтл сурово, – то он, наверное, что-то сообщил про пули?

– Только про первую. Мимо. Остальное завтра.

– Эта выпущена не из ружья Пленмеллера? Удивительно!

– А я не удивлен, – заметил Хемингуэй. – Если бы в Уорренби стреляли из этого ружья, я поймал бы пулю рукой. Возможно такое? Нет.

– Среди всех местных, – продолжил Харботтл, – я считал его самым подозрительным. Честно говоря, мне он с первого взгляда не понравился.

– Сделаю все, чтобы поставить его в известность об этом, – отозвался Хемингуэй, сортировавший записи в своем блокноте.

– Не смешно, – враждебно сказал инспектор. – Злой язык выдает порченую натуру. Когда он заявил вам, что убил своего брата, я был потрясен сильнее, чем когда-либо в жизни! Даже вы, сэр, не сочли бы подобное удачной шуткой!