Джорджетт Хейер - Убийства на Чарлз-стрит. Кому помешал Сэмпсон Уорренби?

– Ну, ладно, – кивнул Хемингуэй. – А вы что?

– Я подумал: кто-то охотится в роще Хасуэлла. Или там, или неподалеку.

– Так это же в стороне, дедушка! – возразил Хемингуэй.

– Мне лучше знать, где тут что! – прошамкал Бигглсвейд. – У меня острый слух. Когда я был моложе, многие жаловались, что он даже слишком острый.

– Могу себе представить! Вы – настоящее чудо, дедушка. Услышать что-то на таком расстоянии – это надо суметь!

– Вы бы на моем месте ничего не заметили. А это ваше ходячее надгробие приняло бы тот звук за автомобильный выхлоп на хоуксхэдской дороге.

– Ничего подобного! – оскорбился Харботтл.

– Молчите, Хорас! Не обращайте на него внимания, дедушка. Что было после выстрела? Вы видели кого-нибудь, кроме Рега Дитчлинга?

– Нет, никого. Не хватало мне совать нос в чужие дела! Я же не полицейский с длинным носом. Знай себе брел вниз вот по этой тропинке, как рассказывал Хобкирку, но недалеко ушел: слышу, кто-то меня нагоняет, совсем как егеря в былые времена. Оглядываюсь – смотрю, сопляк Рег прячется сзади в кустах.

– На том конце тропы, что ли?

– Там-там, – подтвердил Бигглсвейд.

– Сколько времени прошло после выстрела?

– Минут десять. Я теперь не такой шустрый, как раньше, – ответил Бигглсвейд, польщенный, что обрел наконец внимательных слушателей. – Это был Рег, он самый! Если бы вчера меня послушали, сидеть бы ему теперь под замко€м!

– Не исключено, – произнес Хемингуэй, выпрямляясь. – Если бы я знал, что он болтался на месте преступления, вместо того чтобы сбежать.

– Это еще бабушка надвое сказала!

– Что ж, мне пора, дедушка. Не засиживайтесь в «Красном льве», а то дочери опять придется вытаскивать вас оттуда. Что за замашки в таких преклонных летах!

Дряхлый греховодник остался доволен этой отповедью и астматически закашлялся. Помахав ему рукой, Хемингуэй стал удаляться, но Бигглсвейд не отпустил его далеко.

– Эй! Мое фото напечатают в газетах?

– Бабушка надвое сказала! – бросил Хемингуэй через плечо.

– Разве что в галерее мошенников! – добавил Харботтл. – Зачем было слушать его бред, шеф?

– Пусть бредит. Как ему не дерзить полиции, ни разу не сцапавшей его за все девяносто лет? Занятный старикан, что бы ни твердили разные дурни про его размягчившиеся мозги. Мне захотелось еще послушать про тот его выстрел.

– Для чего? – удивился инспектор.

– Уверен, он действительно его слышал.

– Ну и что, сэр? Вы же считали, что это не имеет отношения к делу, потому что произошло на час раньше!

– Хорас, я говорил вам только сегодня утром, что у меня ощущение, будто мне сунули в руки палку не тем концом, и я не улавливаю чего-то важного. Сейчас мы это поищем!

– Куда теперь? – поинтересовался инспектор. – В Фокс-Хаус?

– Сначала – туда, где нас не увидит старикан, – ответил Хемингуэй. – Мне надо подумать.

Они вернулись к кустам утесника, где Хемингуэй остановился. Инспектор с любопытством наблюдал, как он стоит, выхватывая по очереди цепким взглядом детали обстановки. Потом, покряхтев, старший инспектор присел на склоне выше проулка и достал из кармана трубку и старый табачный кисет. Пока его пальцы привычно доставали табак и уминали его в чаше трубки, он переводил как будто отсутствующий взгляд с проплешины в саду, где раньше стояло кресло, на приступку, едва видневшуюся сбоку от кроны вяза. Инспектор, сидевший рядом с ним на земле, помалкивал и, призвав на помощь логику, пытался понять, какую задачу решает шеф. Хемингуэй раскурил трубку и стал смотреть на Фокс-Хаус.

– Наша ошибка, Хорас, – наконец произнес он, – что мы уделяли много внимания тому, что считали важным, а на второстепенное закрывали глаза. По-моему, я свалял дурака!

– Я слышал это от вас и раньше, но эти самообвинения еще никогда не подтверждались, – заметил инспектор.

– И на сей раз не подтвердятся. Преступник начинает меня раздражать!

Инспектор был озадачен.

– Лично я ненавижу всех убийц, – сказал он. – Почему этот должен раздражать вас сильнее, чем другие? Данное расследование не назовешь особенно сложным. Да, оно непростое, но это от множества подозреваемых? Если рассматривать само убийство, то я назвал бы его одним из самых простых из всех.

– Когда вы так говорите, Хорас, я начинаю бояться за свое чутье. Почему я с самого начала не смекнул, что дело слишком простое?

– От фактов никуда не деться, сэр, – возразил инспектор. – Человека застрелил у него в саду некто, залегший в этих самых кустах между 7.15 и 7.20, если судить по показаниям мисс Уорренби. Гильза, найденная людьми Карсторна под кустами, – несомненная улика. Сложность в том, что убийство произошло, когда поблизости находилось полдюжины людей, имевших причины желать устранения Уорренби, а теперь не способных предоставить алиби.

Хемингуэй повернул голову и напряженно вгляделся в его лицо.

– Продолжайте! – потребовал он. – Это полезно!

Харботтл покраснел:

– Очень рад, шеф! Вы нечасто признаете мою правоту.

– Какая там правота! Вы в корне неправы, просто прочищаете мне мозги. Как только вы сказали, что убийство произошло, когда поблизости собралась целая стая недоброжелателей Уорренби, до меня дошло, что это не случайность. Так и было задумано! Продолжайте, Хорас!

– Хорошо, сэр! Продолжу! Пусть я в корне неправ, зато обнаружил в ваших словах ошибку. Такого плана быть не могло. По крайней мере, настолько четкого. Убийца не мог знать, что Уорренби окажется в саду именно в то время, ему просто повезло. Он, похоже, собирался проникнуть в дом или хотя бы в сад и произвести выстрел через окно кабинета. Если вспомнить, что он едва не попался Уорренби на глаза, то вам придется согласиться, что планом даже не пахло. Если бы ему пришлось войти в сад, мисс Уорренби все увидела бы. Мне представляется, что преступник оказался скорее удачливым, чем предусмотрительным.

– Не останавливайтесь! Все проясняется с каждой минутой!

– Пока вы со мной согласны? – спросил Харботтл.

– Нет. Если соглашусь, то подниму руку.

– Нет смысла продолжать, сэр, раз вы не согласны ни с чем из того, что я говорю.

– Зачем сидеть и соглашаться друг с другом? Куда бы это нас привело?

– Сэр, если считать, что убийство подгадали под момент, когда все гости-теннисисты будут расходиться по домам, то нам придется признать, что преступник верил в свою удачу. Какое же это планирование? Ему нужно было торопиться, потому что такая толпа сама по себе опасна: вдруг кто-нибудь из них появится в проулке? Маловероятно? Но ведь могло случиться! Мисс Уорренби должна была в любой момент оказаться там. А если бы Уорренби поднялся наверх или ушел за дом? Подобную возможность тоже нельзя сбрасывать со счета. Если преступник составлял план, он должен был предусмотреть больше времени на непредвиденный случай.