Эдмунд Криспин - Лебединая песня. Любовь покоится в крови

Веки профессора сомкнулись.

— Эй, проснитесь! — окликнул его директор.

— Я вас слышу, — раздраженно ответил Фен и встряхнулся, как пес, выбравшийся из реки. — В жизни не чувствовал себя более бодрым и сосредоточенным. Так о чем я говорил?

— О записке Лава.

— Так вот, она была подлинной. И я заметил в ней две интересные детали. Во-первых, оборот «которые нельзя охарактеризовать иначе, как…» Я сразу сказал Стэггу, что Лав имел в виду мошенничество не с точки зрения закона, а с точки зрения морали. Во-вторых: попытка зачеркнуть слово «коллеги». Рядом я нашел школьное сочинение, в примечании к которому Лав распекал какого-то ученика за неудачное использование слова «двусмысленно», — работа настоящего педанта.

— Лав был педантичным, — произнес директор. — Он не терпел неточностей.

— Вы правы. Именно это я и хотел сказать, показав тетрадь Стэггу, но он меня не понял. Очевидно, Лав решил, что слово «коллеги» в его заявлении неточно, и попытался его исправить, но сообразил, что тогда ему придется изменить все предложение, а потом и вовсе отложил записку, видимо, сочтя ее бесполезной. Однако первоначально написал слово «коллеги», а это значит, что хотя бы одного из них он считал близко стоявшим к положению учителя, хотя тот и не являлся им на деле: отсюда и возникла его ошибка. Разумеется, я сразу отсеял жен учителей и членов их семьей — Лав никогда не назвал бы их коллегами. Речь шла о сотруднике школы, не входившем в состав преподавателей, или о ее директоре, то есть о вас. Питая к вам уважение, Лав не стал бы…

— Да, я об этом думал, — перебил директор. — Иногда мне приходило в голову, не считаете ли вы меня подозреваемым.

Фен усмехнулся:

— У вас было железное алиби. В общем, чтобы покончить с этой частью моего затянувшегося повествования, скажу одно: записка Лава давала достаточно оснований для его убийства. Потом мы отправились к его жене. Миссис Лав не сообщила нам ничего полезного, кроме того, что она и ее супруг регулярно пили кофе без четверти одиннадцать, и все в школе знали об этом. Это решало еще одну проблему, которая меня немного беспокоила: если Сомерс убил Лава и устроил себе алиби между десятью и одиннадцатью часами вечера, значит, он должен был позаботиться о том, чтобы труп обнаружили до одиннадцати, и полицейский врач засвидетельствовал факт, что убийство произошло не ранее десяти. Понимаете, о чем я? У Сомерса, скорее всего, не было алиби на более ранний или более поздний срок, поэтому если бы Лава не нашли до следующего утра, все его усилия пошли бы прахом. Никто не смог бы назвать точное время смерти. Но Сомерс знал, что жена Лава войдет в его спальню без четверти одиннадцать: об этой привычке было известно всем, и Сомерс решил воспользоваться ею в своих целях. Только не подумайте, — торопливо добавил Фен, — что я уже тогда был на сто процентов уверен, будто Лава убил Сомерс. Но если это сделал он, то смущавшая меня проблема устранялась.

На следующий день я размышлял о слове «коллеги» и попросил вас дать мне список сотрудников школы, не входивших в преподавательский состав. Я сомневался, что Лав мог считать коллегой заведующую медицинским центром, сержанта Шелли, — как я потом выяснил, бессовестного кокни, — смотрителя стадиона, Уэллса или владельца школьной лавки. Зато меня устраивали начальник кадетского корпуса, казначей, библиотекарь, ваш секретарь и, в меньшей степени, школьный врач. Их-то я и взял на заметку.

Стэгг встретил нас в вашем кабинете. Он рассказал, что обе пули были выпущены из одного оружия — факт, который не противоречил выстроенной мной картине преступления, поскольку Сомерс мог убить Лава, вернуться с револьвером в учительскую и положить его на стол. А «икс», войдя к нему в комнату, схватить револьвер, застрелить Сомерса и унести оружие. Заметьте, я не был уверен, что именно так все и произошло, но считал это вполне вероятным. Стэгг с вашей помощью проанализировал алиби, а я спросил вас, не слышали ли вы накануне вечером шум машины. Рассчитал, что от учительской до дома Лава — четверть часа пешком или пять минут на велосипеде. Разумно было предположить, что Сомерс использовал автомобиль, но вы ответили, что ничего не слышали.

Позднее у меня состоялись две никчемные беседы — с сержантом Шелли и Этериджем. Я надеялся, что Этеридж подбросит мне какие-нибудь факты насчет мотивов преступления, но ошибся. Зато он подтвердил, что все в школе хорошо знали про педантизм Уэллса и привычки Лава, и, следовательно, Сомерс мог учитывать их, разрабатывая план. Этеридж также сообщил, что в последнее время Лав выглядел расстроенным — как он выразился, словно «кто-то оскорбил его в лучших чувствах», — а это можно было сопоставить с «мошенничеством» в записке Лава и тем обстоятельством, что Сомерс всегда ходил в его любимчиках. Я спросил про вывих Сомерса, думая, что тот мог бы его симулировать, но с этим оказалось все в порядке. Наконец я поинтересовался, всегда ли Сомерс использовал черные чернила, и Этеридж подтвердил это. Отсюда следовало, что Сомерс должен был использовать невидимые чернила, которые давали черный цвет, иначе внезапная перемена цвета могла бы вызвать подозрения.

От Шелли я не узнал ничего, кроме факта, что револьвер и глушитель украли из оружейной, причем сделать это мог кто угодно. Мы со Стэггом безуспешно обыскали комнаты Сомерса. Я заметил, что он читал «Четвертый подлог», но в тот момент не обратил на это особого внимания — как и на факт, что в утро перед убийством Сомерс снял с банковского счета сотню фунтов. Деньги мы не нашли, поэтому я предположил — и думаю так до сих пор, — что их взял убийца.

Позднее мы узнали об убийстве миссис Блай, это открыло нам глаза на существование манускриптов и прояснило мотивы преступления, а заодно и многое другое. Сомерс собирался купить рукопись. Лав — а я не сомневаюсь, что именно Лав расспрашивал в «Маяке» о миссис Блай и по этой причине написал потом в своей записке о «мошенничестве», — попытался сорвать сделку, рассказав миссис Блай об истинной ценности найденных бумаг. Это давало Сомерсу веские основания, чтобы устранить Лава. Его виновность в этом преступлении больше не вызывала у меня сомнений.

Однако оставались неувязки. Каким образом Лав мог узнать о предстоящей покупке? И почему написал про сговор двух коллег? Я считал невероятным, чтобы Сомерс рассказал о своем открытии кому-то еще, рискуя тем, что в последний момент добыча выскользнет у него из рук. К тому же у Сомерса не было причин обращаться к кому-либо за помощью, ведь нужная сумма денег имелась на его счету. И, уж конечно, он не стал бы посвящать в свои планы Лава, «коммерческое пуританство» которого было ему хорошо известно. Я решил, что Лав просто ошибся насчет «сговора», несмотря на то, что этому противоречило обстоятельство, что «икс» почти наверняка убил Сомерса и миссис Блай — из-за рукописей, о существовании которых предположительно знал. Получалось немного зыбко, не спорю, но одно обстоятельство для меня было несомненно: поскольку Лав мог с полным основанием назвать Сомерса своим «коллегой», то второй участник драмы — вероятно, мистер «икс» — и явился причиной ошибки, заставившей его наполовину зачеркнуть слово «коллеги» в своей записке.