Агата Кристи - После похорон

Помолчав немного, Пуаро добавил:

— Могу сообщить вам, мисс Гилкрист, что сотрясение мозга у миссис Лео Эбернети не такое уж серьезное, поэтому очень скоро она сможет сама рассказать нам эту историю.

— Я никогда ничего подобного не делала, — сказала мисс Гилкрист. — Весь ваш рассказ — ложь от начала и до конца.

— В тот день это были вы , — внезапно произнес Майкл Шайн, внимательно изучая лицо бывшей компаньонки Коры. — Я должен был догадаться раньше — что-то неуловимо знакомое было в вашем лице, и я чувствовал, что где-то вас уже видел, но люди обычно редко приглядываются к…

— Да, люди не приглядываются к лицам компаньонок! — сказала мисс Гилкрист дрожащим голосом. — Ведь это же простые рабочие лошадки! Почти слуги! Продолжайте, месье Пуаро. Продолжайте ваш идиотский рассказ!

— Предположение об убийстве, высказанное после похорон, было, естественно, только первым шагом, — снова заговорил сыщик. — В запасе у вас имелось еще много трюков. Вы были готовы в любой момент признаться в том, что подслушали разговор между Ричардом и его сестрой. Без сомнения, в этом разговоре он сказал Коре, что ему недолго осталось жить, — этим объясняется короткая фраза в письме, которое он написал ей после возвращения домой. «Монахиня» тоже была одним из ваших трюков. Монахиня — или, скорее, монахини, — которые собирали милостыню в день досудебного разбирательства, навели вас на мысль о монахине, которая вас «везде преследует». Это вы использовали, когда подслушивали, что миссис Тимоти говорила своей золовке в Эндерби-холле. Это же понадобилось вам, чтобы поехать в Эндерби, чтобы там, на месте, держать руку на пульсе событий. Что же касается отравления «не до конца» мышьяком, то эта штука стара как мир, — но должен сказать, что именно она заставила инспектора Мортона вас заподозрить.

— А картина? Что же это была за картина? — спросила Розамунда.

Детектив медленно развернул телеграмму.

— Сегодня утром я попросил мистера Энтвисла отправиться в «Стэнсфилд-Грейндж» и, действуя по поручению самого мистера Эбернети, — тут Пуаро пристально посмотрел на Тимоти, — «посмотреть среди картин в комнате мисс Гилкрист и найти один из этюдов Полфлексанского залива с тем, чтобы сделать для него новую рамку». Забрав этюд, он должен был наведаться в Лондоне к мистеру Гатри, которого я предупредил телеграммой. Тот полностью убрал поспешно нарисованный набросок залива и обнажил оригинальное изображение.

Эркюль Пуаро поднял телеграмму и громко прочитал: « Несомненно, это Вермеер. Гатри ».

Неожиданно мисс Гилкрист быстро заговорила, как будто ее ударило током:

— Я знала, что это Вермеер. Я это знала ! А она — нет! Говорить о Рембрандте и итальянских примитивистах — и не различить Веремеера, который был у нее прямо под носом! Все время трепаться об искусстве — и ничего о нем не знать! Это была удивительно глупая женщина. Все время ныла об этом месте, об этом Эндерби-холле и о том, как они жили здесь детьми, о Ричарде, и Тимоти, и Лауре, и всех остальных… Все время купались в деньгах. У них всегда было все самое лучшее. Вы даже не можете себе представить, какая скука часами слушать об одном и том же, день за днем, неделя за неделей! И время от времени повторять: «Да, миссис Ланскене» или «Неужели, миссис Ланскене?» И притворяться, что вам интересно. И умирать от скуки, скуки, скуки!.. А впереди не ждет ничего хорошего. И вдруг — Вермеер! В газетах я прочитала, что одну из его картин продали за пять тысяч фунтов!

— И вы так жестоко убили ее из-за каких-то пяти тысяч? — В голосе Сьюзан слышалось сомнение.

— Пяти тысяч, — заметил Пуаро, — хватило бы на то, чтобы снять и оборудовать чайную.

Мисс Гилкрист повернулась к нему.

— Ну, наконец-то! — сказала она. — Хоть вы поняли . Это был мой единственный шанс в жизни. Мне был необходим начальный капитал. — Голос женщины задрожал от всепоглощающей силы ее мечты. — Я бы назвала ее «Пальма». Меню ставилось бы в маленькие подставки в виде верблюдов. Иногда удается купить очень достойный фарфор, не импортный, но гораздо приличнее этого стандартного белого убожества. Я хотела открыть ее в приличном месте, где ко мне приходили бы приличные люди. Может быть, в Рае или Чичестере… Уверена, что заведение было бы очень успешным. — Она замолчала на мгновение, а потом продолжила мечтательным голосом: — Дубовые столики, небольшие плетеные стулья с красно-белыми полосатыми подушками…

На какие-то мгновения эта чайная, которой никогда не суждено было открыться, стала более реальна, чем викторианская основательность гостиной в Эндерби-холле…

Инспектор Мортон нарушил все очарование момента.

Мисс Гилкрист вежливо повернулась к нему.

— Ну конечно, — сказала она. — Сейчас. Я не хочу доставлять вам беспокойство. Ведь если «Пальма» мне не светит, то все остальное не так уж и важно…

И она вышла из комнаты в сопровождении инспектора.

— Никогда не представляла себе убийцу с манерами леди. Это просто ужасно! — Сьюзан, казалось, была совершенно потрясена.

— Не могу только понять историю с этими восковыми цветами, — сказала миссис Шайн, с укоризной глядя на Пуаро большими голубыми глазами.

Они находились в квартире Хелен в Лондоне. Сама Хелен отдыхала на софе, а Розамунда и Пуаро пили чай, сидя рядом с ней.

— Я не могу понять, как со всем этим связаны восковые цветы, — повторила артистка. — Или малахитовый столик.

— Малахитовый столик — никак, — ответил сыщик. — А вот восковые цветы были второй ошибкой мисс Гилкрист. Она заметила в разговоре, как мило они смотрелись на малахитовом столике. А ведь она, мадам, не могла их там видеть. Потому что они были повреждены и убраны до того, как она приехала с Эбернети. Поэтому она могла видеть их, только когда была в Эндерби-холле в качестве Коры Ланскене.

— Глупо с ее стороны, правда? — заметила Розамунда.

Пуаро погрозил ей пальцем:

— Это показывает, мадам, все опасности, которые таит в себе простая беседа . Я глубоко уверен, что если вы можете заставить человека достаточно долго с вами разговаривать — совершенно не важно, о чем! — то рано или поздно он себя выдаст. Вот мисс Гилкрист и выдала себя.

— Мне надо быть осторожнее, — задумчиво сказала миссис Шайн.

Потом она вдруг разулыбалась:

— А знаете что? У меня будет ребенок.

— Ах вот как! Так вот откуда взялись Харли-стрит и Риджентс-парк?

— Да. Вы знаете, я была так удивлена и расстроена, что мне просто необходимо было пойти куда-то, чтобы все обдумать .

— Помнится, вы говорили, что это не так часто с вами происходит.

— Просто так легче жить. Но в тот раз я должна была подумать о своем будущем. И решила оставить сцену и стать только матерью.