Уильям Фолкнер - Королевский гамбит

– В армию? – переспросил Харрис.

– В армию.

– Ясно. В армию, а иначе…

И Харрис рассмеялся. Он стоял перед столом, нависая над его дядей, и смеялся. Но глаза у него, и это было сразу заметно, не смеялись, так что им и не надо было переставать смеяться: смеяться перестало только лицо, постепенно отделявшееся от глаз, отнимавшее у них смех, покуда они не стали походить на глаза его сестры, какими те выглядели два дня назад: боль и отчаяние, но не страх и ужас; меж тем дядины щеки вздрагивали в такт затяжкам остывшей трубкой, которые он продолжал делать, как если бы из нее все еще шел дым.

– Нет никаких «иначе», – сказал его дядя. – Просто поступайте в армию. Смотрите. Вы же играете в покер (полагаю, что играете или, по крайней мере, как и большинство людей, знаете, как в него играют). Вы меняете какое-то количество карт и тем самым то ли даете понять, что карта у вас прикупная, то ли блефуете. Но вы не берете прикуп, с тем чтобы потом, если в нем оказалось не то, чего вы хотели, чего ожидали, на что надеялись, сбросить карты; у вас в голове не только вы сами и ваш кошелек, но и партнеры, которые действуют так же, как вы.

Они оба застыли, его дядя даже перестал делать вид, что курит. Затем Харрис глубоко вздохнул. Было хорошо слышно: вдох-выдох.

– Прямо сейчас? – спросил он.

– Да, – сказал его дядя. – Прямо сейчас. Немедленно возвращайтесь в Мемфис и ступайте на призывной пункт.

– Я… – заговорил Харрис. – Есть кое-что…

– Знаю, – оборвал его дядя. – Но на вашем месте я бы сейчас туда не ездил. После зачисления в армию вам дадут несколько дней на то, чтобы съездить домой и… ну, скажем, привести дела в порядок. А сейчас поезжайте. Машина ведь у вас внизу, так? Поезжайте в Мемфис и поступайте в армию.

– Ну да, – сказал Харрис. Он снова набрал в грудь побольше воздуха и выдохнул. – Спускаюсь вниз, сажусь в машину и отправляюсь. А что заставляет вас думать, что вы или армия, да кто угодно когда-нибудь меня снова поймает?

– А я вообще про это не думаю, – сказал его дядя. – Вам будет легче, если я дам слово?

И это было все. Харрис еще момент постоял перед столом, потом шагнул к двери и остановился, немного наклонив голову. Затем поднял ее, и он, Чарлз, подумал, что и ему следовало бы сделать то же самое: пройти через приемную, где уже были люди. Но в этот самый момент заговорил его дядя.

– Через окно, – сказал он и поднялся со своего вращающегося кресла, и подошел к окну, и открыл его, оно выходило на террасу, откуда на улицу вела лесенка, и Макс спустился по ней, и его дядя закрыл окно, и на этом все кончилось: быстро прошелестели по ступеням подошвы, на сей раз не было ни визга шин по асфальту, ни пронзительного гудка, и если Хэмптон Киллигру или кто еще бросились следом за машиной, выкрикивая его имя, то ни он, ни его дядя этого тоже не услышали. Затем он вернулся, подошел к двери в приемную, открыл ее и пригласил капитана Гуалдреса и сестру Макса войти.

Даже в своем двубортном темном костюме, который, в принципе, мог носить кто угодно, капитан Гуалдрес по-прежнему выглядел отлитым из бронзы либо какого-нибудь еще металла. Более того, он по-прежнему казался похожим еще и на коня. Тут он, Чарлз, сообразил, что такое сходство объясняется тем, что сейчас рядом с ним нет коня, и еще он впервые заметил, что жена капитана Гуалдреса немного выше ростом самого капитана Гуалдреса. Выходит, что без коня капитан Гуалдрес неполон не только в том, что касается подвижности, но и в том, что касается роста, как будто ноги ему даны для того только, чтобы, став на них, он был виден и его можно было бы сравнивать с другими.

На ней было темное платье, темно-голубое, в каких новобрачные «выходят в свет», отправляются в свадебное путешествие, плюс красивый дорогой меховой жакет с букетиком цветов (естественно, орхидей; про орхидеи он слышал всю свою жизнь, но только сейчас понял, что видеть их раньше не приходилось, тем не менее узнал он их с первого взгляда; на таком жакете и у такой невесты не могло быть ничего другого), приколотым к воротнику; на щеке все еще виднелась тонкая царапина от ногтей девицы Кейли.

От приглашения сесть капитан Гуалдрес отказался, так что и они с дядей остались стоять.

– Я пришел попрощаться, – сказал капитан Гуалдрес по-английски. – И принять… как это у вас говорится…

– Наилучшие пожелания, – подсказал его дядя. – Мои поздравления. Поздравляю тысячу раз. Могу ли я поинтересоваться, когда?

– Уже… – капитан Гуалдрес бегло посмотрел на часы, – уже час. Мы только что от падре. Наша мама сразу вернулась домой. Мы решили не ждать. И вот пришли попрощаться. До свиданья.

– Не до свиданья, – возразил его дядя.

– Да. Сейчас. Через одну… – капитан Гуалдрес снова посмотрел на часы, – … через пять минут мы уже не здесь (как говорил его дядя, про капитана Гуалдреса одно можно сказать твердо: он не только в точности знает, что собирается сделать, он весьма нередко делает это). Домой. Campo. Может быть, мне вообще не следовало оставлять ее. Эта страна… Замечательный, но слишком трудный для простого гаучо, paysano . Но теперь уже неважно. Теперь все. И я пришел сказать до свиданья и тысячу раз gracias. – Итак, снова испанский. Но теперь он понимал, что говорится.

– Вы говорите по-испански. А моя жена, которая училась в лучших женских монастырях Европы для богатых американок, – ни слова. У меня дома, в campo, говорят: женился – умер. Но есть и другое присловье: если хочешь узнать, где сегодня ночует всадник, спроси у коня. Так что и это не имеет значения; все позади. Поэтому я пришел попрощаться и поблагодарить, и поздравить себя с тем, что у вас нет приемных детей, о которых надо всю жизнь заботиться. Но, честно говоря, я и тут до конца ни в чем не уверен, потому что для человека ваших способностей и познаний, не говоря уж о воображении, нет ничего невозможного. Поэтому мы вовремя возвращаемся в мою – нашу – страну, где вас нет. Ибо мне кажется, что вы очень опасный человек, и вы мне не нравитесь. Итак, с Богом.

– С Богом, – повторил его дядя по-испански. – Я не стал бы вас торопить.

– Да у вас и возможности такой нет, – сказал капитан Гуалдрес. – Даже необходимости нет. Даже нет нужды жалеть о том, что нет такой возможности.

Потом они ушли, через приемную; они с дядей услышали, как хлопнула наружная дверь, потом увидели, как они проходят через застекленную террасу, к лесенке, и его дядя вынул из жилета массивные часы на цепочке с болтающимся на ней золотым ключиком и положил их на стол циферблатом вверх.

– Пять минут, – сказал дядя. Чего хватило, вполне хватило бы ему, Чарлзу, чтобы спросить о ставке другой стороны в пари, которое его дядя вчера вечером заключил с капитаном Гуалдресом, да только он сразу понял, что спрашивать нет никакой нужды; более того, как он сейчас понял, нужда в вопросе начала отпадать в тот момент, когда он в четверг вечером запер дверь за Максом Харрисом и его сестрой и вернулся в гостиную и увидел, что его дядя не собирается идти спать.