Дэн Симмонс - Пятое сердце

Вновь наступила тишина, пока вульгарное упоминание о деньгах медленно таяло в клубах сигарного, сигаретного и трубочного дыма. Холмс внимательно приглядывался к Сэмюелю Клеменсу. Успех расследований зависит от умения читать людей не меньше, чем от умения читать улики. Понять, что за человек перед тобою и насколько можно верить его словам или полагаться на него самого, порой не менее важно, чем изучить следы или сигаретный пепел. Холмс видел, что для Клеменса вульгарность – орудие и служит двоякой цели: во-первых, шокировать публику (а для писателя все и всегда были публикой), а во-вторых и в-главных – через шок от очевидной вульгарности перейти на другой, более высокий уровень юмора.

Или, по крайней мере, на то, что Клеменс считал более высоким уровнем.

Словно прочитав мысли Холмса, писатель вынул сигару изо рта и подался вперед:

– А что скажете вы, Джеймс? Готовы ли вы искать богатства, сочиняя всего лишь для актеров?

Джеймс улыбнулся:

– Многие мои друзья считают, что такого рода деньги – зло.

– Конечно они – зло! – воскликнул Клеменс, хлопая себя по колену. Все мальчишеское смущение испарилось, остался лишь мальчишеский пыл. – Деньги, какие в наши дни зарабатывает пьесами, скажем, ирландец Оскар Уайльд, двойное зло!

– Двойное зло? – переспросил Генри Джеймс.

– Да! Это не мои деньги и не ваши, а значит, мы с вами вдвойне на них злы!

Хартфорд был унылый городишко – страховые компании на каждом углу, и ни одного архитектурно примечательного здания, – но к тому времени, как экипаж свернул на Фармингдон-авеню, Холмс и Джеймс смогли оценить красоту выбранного Марком Твеном старинного района.

Дома здесь совершенно не походили один на другой: каждый рассказывал о вкусах и мечтах своего хозяина. Участки были площадью по нескольку акров; спереди их отделяла от дороги кованая ограда, сзади они без всякого забора переходили в лес.

– Видите беседку? – Клеменс указывал на рощицу между двумя красивыми большими домами. – Мы с Гарриет Бичер-Стоу построили ее в складчину точно на границе наших владений. В теплый летний денек или в прохладное осеннее утречко мы приходили туда посидеть, поболтать, обсудить неизбежный упадок западной цивилизации.

– Гарриет Бичер-Стоу еще жива? – спросил Холмс. «Хижина дяди Тома» шла в лондонских театрах со времен его детства.

– О да, – ответил Клеменс. – Если не ошибаюсь, ей сейчас восемьдесят два. Она все так же мила и все так же упряма. Как сказал при встрече с нею президент Линкольн, «маленькая женщина, чья книга начала большую войну».

Экипаж остановился, пропуская две строительные подводы. Все четверо смотрели на беседку. Клеменс продолжал:

– Иногда по ночам я не мог уснуть. Тогда я шел в беседку, посидеть на перилах, покурить, полюбоваться звездами и луной, и частенько заставал там миссис Стоу. Мы беседовали до рассвета, две счастливые жертвы бессонницы.

– Интересно, что обсуждали при луне два столь разнообразно одаренных и прославленных литератора? – спросил Генри Джеймс. – Природу зла? Прошлое и будущее черной расы в Америке? Книги и пьесы?

– По большей части, – сказал Клеменс, вынимая сигару изо рта, – мы говорили о наших недугах и хворях. Особенно до того, как в восемьдесят шестом скончался мистер Стоу. Она рассказывала, что болит у нее, а я – что у меня.

Хоуэллс заулыбался, и Холмс понял, что у Сэма Клеменса на подходе очередная байка. Экипаж все еще стоял, дожидаясь, пока подводы проедут мимо.

– Помню, однажды ночью, – сказал Клеменс, выпуская изо рта сигарный дым, – она сетовала на свои боли, убежденная, что они обещают скорую смерть… Бедняжка почти так же мнительна, как и я… Так вот, я с удивлением обнаружил, что список ее жалоб почти целиком совпадает с перечнем симптомов, от которых я незадолго до того полностью избавился!

Подводы уже проехали, и экипаж двинулся дальше по мощеной дороге, плавно огибавшей пологий холм.

– Я сказал ей… – продолжал Клеменс, – я сказал ей: «Гарриет, мой врач только что вылечил меня от всех этих неприятностей!» – «Какие лекарства он вам прописал?» – спросила маленькая миссис Стоу. «Никаких лекарств! – отвечал я. – Врач просто велел мне сделать двухмесячный перерыв в моих вредных привычках: не пить сверх меры, не курить без остановки и не разражаться потоком божбы по поводу и без повода. Так что бросьте пить, браниться скверными словами и курить месяца на два, и станете как огурчик!»

Он сквозь дым вгляделся в попутчиков, убеждаясь, что они по-прежнему внимательно его слушают.

– «Мистер Клеменс! – воскликнула она. – За мной никогда не водилось ни одной из этих ужасных привычек!» – «Никогда?» – переспросил я, ибо, должен сознаться, господа, пришел в ужас. «Никогда», – повторила Гарриет Бичер-Стоу, плотнее кутаясь в шаль от ночной прохлады. «Что ж, моя дорогая, – с безграничной грустью произнес я, – коли так, для вас нет никакой надежды. Ваш воздушный шар падает, а у вас нет балласта, который можно выбросить из корзины. Вы всю жизнь пренебрегали своими пороками ».

Экипаж остановился на перегибе холма, и пассажирам предстал бывший дом Сэмюеля Клеменса. Клеменс и Ливи по-прежнему им владели, но уже два года как сдали его в аренду некоему Джону Дэю и его жене Алисе, дочери Изабеллы Хукер, за столь необходимые двести долларов в месяц. Клеменс сказал, что сегодня дом в полном распоряжении гостей: он телеграфировал Джону и Алисе и те уехали до вечера.

Холмс, выбравшись из экипажа, оглядел трехэтажное здание из светло-красного кирпича, которому свет и тень придавали богатое разнообразие оттенков. Из-за острых фронтонов с балкончиками дом походил на замок; над porte cochère [19] Крытые въездные ворота для кареты или коляски (фр.) . высилась двухэтажная башня с большим окном.

Клеменс заметил, что сыщик разглядывает дом.

– Некоторые писали и говорили, будто я хотел, чтобы он напоминал лоцманскую рубку на речном пароходе, – сказал он, давя ногой окурок сигары. – Однако я так не задумывал. Просто получилось удачное совпадение.

Он достал из-под цветочного горшка ключ, отпер замок и распахнул дверь.

Гости прошли несколько ярдов по коридору. Уже отсюда Холмс видел, что дом посвящен хорошему вкусу и качественным вещам. В его холостяцкой спальне и в гостиной дома 221б по Бейкер-стрит царил кавардак: все бросалось где попало и как попало, по крайней мере, пока миссис Хадсон не вмешивалась и не наводила порядок, однако сыщик умел ценить уютную домашнюю обстановку. Именно она предстала сейчас его глазам.

– Девятнадцать комнат, семь ванных, – говорил Клеменс тоном агента по недвижимости, намеренного продать Холмсу этот дом. – В каждой ванной ватерклозет, что в свое время было диковинкой. Переговорные трубы, чтобы разговаривать между этажами. В этой гостиной – заходите, джентльмены, – вот тут, в нише, вы видите первый телефон в Хартфорде. Поскольку я опередил соседей с установкой этого дьявольского агрегата, мне долго почти некому было по нему звонить… Вот большая гостиная… Трафаретные рисунки на стенах – работа Локвуда Де Фореста.