Филлис Джеймс - Бесспорное правосудие

– Я думаю, – начал Дэлглиш, – хотя у меня нет тому свидетельств, что племянница позвонила дяде и сказала, что карьере мужа угрожает опасность: Венис Олдридж обладает информацией, которая ставит под угрозу его посвящение в королевские адвокаты и может даже положить конец его адвокатской практике. Она умоляла дядю что-то сделать, использовать все его влияние, чтобы этого не произошло. Ведь она привыкла всегда обращаться к дяде за советом, за деньгами, за помощью и поддержкой – за чем угодно. Отказа никогда не было. И как мне представляется, дядя поднялся наверх поговорить с Венис Олдридж. Ему это далось нелегко. Думаю, он гордый и закрытый человек. В здании остались только он и Венис Олдридж. Когда наш герой вошел, она говорила по телефону, и по ее голосу он понял, что время он выбрал неподходящее. Олдридж недавно узнала, что у дочери роман с молодым человеком, которого она защищала, однако знала, что он особо извращенный убийца. Она искала совета и поддержки от мужчин, которые должны были бы ей помочь, но не нашла ни того ни другого. Не знаю точно, что именно было сказано, но могу представить, что Олдридж резко отказалась проявить милосердие или хотя бы сдержанность. И было еще кое-что, и она могла это использовать, некое знание, которое могло быть брошено ему в лицо. Думаю, она так и поступила. Скорее всего именно Венис Олдридж отнесла на почту письмо Маркеса Ульрика. Письма в подготовительных школах обычно просматривают. Мальчик дал Венис письмо с тем, чтобы она отправила его по пути в школу – другого варианта не было.

– Мы здесь просто занимаемся сочинительством, – уточнил Ульрик. – Это не исповедь. Никакой исповеди не будет, и признания того, что говорится между нами, тоже не будет. Мы имеем дело с изощренной усложненностью сюжета. Предположим, вы правы. И что дальше?

– Думаю, теперь ваша очередь, – сказал Дэлглиш.

– Моя очередь развивать эту занятную выдумку? Что ж, предположим, что все подавляемые эмоции этого исключительно сдержанного человека вдруг разом вырвались на свободу. Чувство вины, не проходящее с годами, отвращение к себе, гнев, вызванный тем, что женщина, семья которой уже принесла ему неутешное горе, собирается и дальше разрушать его жизнь. На столе лежал нож для разрезания бумаги в виде кинжала. Венис направилась к двери с папкой в руках, намереваясь положить ее в шкаф. Тем самым она как бы говорила, что разговор закончен, и она возвращается к работе. Он схватил нож, бросился к ней и нанес удар. Думаю, его самого потрясло, что он оказался на это способен. Нож вошел легко, и он действительно убил человека. Первое чувство было удивление – не ужас и не страх.

Потом, как мне кажется, он проявил изрядную прыть – оттащил тело и усадил в крутящееся кресло. Помнится, я где-то читал, что люди, совершившие непреднамеренное убийство, стараются придать убитому обычный вид, расположить в удобной позе. Уходя, он решил не запирать дверь, а ключ оставить в замке. Тогда можно предположить, что убийца – человек со стороны. А кто сможет доказать обратное? К счастью, рана не кровоточила, а вытащенный нож был почти чистым. Но даже он понимал, что обязательно будут снимать отпечатки пальцев. Вынув аккуратно вкладку из вечерней газеты, он завернул в нее нож, затем, спустившись в цокольный туалет, тщательно его вымыл, а ручку обмотал туалетной бумагой. Газету он порвал, а клочки смыл в унитазе. Потом вернулся в свой кабинет и выключил газовый камин. Как, коммандер, этот рассказ кажется вам убедительной гипотезой?

– Думаю, так и произошло.

– Наш вымышленный Дезмонд не знаком со всеми мелочами уголовного права, однако знает, что правонарушители стараются предоставить полиции алиби. Для человека, не имеющего сообщника и живущего в одиночестве, это сложная задача. Он решает идти сразу же в «Рулз» на Мейден-лейн, что недалеко от коллегии, оставив портфель в кабинете. Чтобы миссис Карпентер, убиравшая его комнату, не заметила портфеля, он прячет его в нижний ящик стола. Его план – сказать, что он покинул «Чемберс» в семь пятнадцать – не после восьми, – и сначала зашел домой, чтобы умыться и оставить портфель. Понимая, что на следующее утро могут возникнуть трудности с отсутствием портфеля, он набрасывает на руку плащ и идет более быстрой, чем обычно, походкой. Своим алиби он чрезвычайно доволен. Конечно, было важно убедиться перед уходом, что в коллегии никого нет. То, что он не заходил домой, не было проблемой. Сосед всегда подтвердит, что домой он вернулся из ресторана в обычное время. Нож он положил в ящик с папками, принадлежащий Валерии Колдуэл, туалетную бумагу смял и сунул в карман, чтобы выбросить в ближайший мусорный бак, а сигнализацию намеренно не включил. Однако одну ошибку он все же совершил. Думаю, все преступники совершают. Уходя, по привычке он закрыл на два оборота входную дверь, хотя было разумнее вообще ее не запирать, чтобы подозревали кого-то со стороны, а не члена коллегии. Последующие события представляют интерес для психолога. Его возмущение и отвращение при виде оскверненного трупа были неподдельными и потому убедительными. Ведь он действительно не надевал на ее голову парик и не обливал собственной кровью.

– Это сделала Джанет Карпентер, – сказал Дэлглиш.

– Так я и думал. Итак, коммандер, мы придумали правдоподобное объяснение случившемуся. Какая жалость, что вы не можете ничего доказать! Нет ни единого убедительного свидетельства, позволяющего связать нашего героя с этим преступлением. Скорее уж Джанет Карпентер всадила нож в мисс Олдридж, а потом украсила тело удлиненным париком – символом профессии, и кровью, которую метафорически та пролила. Мне говорили, что Карпентер созналась только в надругательстве над трупом, но разве могла такая женщина, как она, заставить себя сознаться в убийстве? А если не Карпентер, почему Дезмонд? Более вероятно, что кто-то чужой проник в «Чемберс» и убил Олдридж из мести или ненависти. Может, даже Эш. У него есть алиби, но алиби часто признают недействительными. А Эш, как и Карпентер, мертв.

– Вам не в чем упрекнуть себя, коммандер. Утешайте себя мыслью, что правосудие не бывает непогрешимым и что дельному человеку лучше продолжать приносить пользу, чем гнить в тюрьме. Такого ведь не будет? Генеральный прокурор никогда не даст ходу такому высосанному из пальца обвинению. А если дело все же дойдет до суда, оправдания подсудимого добьется даже не такой талантливый адвокат, как Венис Олдридж. Конечно, вы привыкли к успеху. Поражение, даже частичное, вызывает досаду, но может иметь и целительные свойства. Неплохо время от времени напоминать себе, что наша система правосудия гуманна, и потому в ней могут быть ошибки; самое большее, на что мы можем рассчитывать, – это на частичную справедливость. А теперь прошу простить: мне надо еще прочесть это заключение эксперта.