Энн Перри - Смерть внезапна и страшна

– Приступайте к делу, мистер Ловат-Смит, – указал судья.

– Да, милорд.

Сердце Оливера екнуло. Он понял, что именно задумал его оппонент.

Адвокат не ошибся. Обвинитель вновь поглядел на Фейт:

– Миссис Баркер, ваша сестра была женщиной, способной преодолеть великие трудности, несмотря на противодействия других людей. Когда она пылко желала чего-то, ничто не могло помешать ей.

Общий вздох обежал комнату. Кто-то сломал карандаш.

Фейт Баркер побледнела. Теперь она тоже поняла цель вопроса:

– Да, но…

– Хватит одного «да», – прервал ее Ловат-Смит. – А ваша мать одобряла это ее приключение? Разве не беспокоила ее судьба дочери? В подобной позиции ее окружали одни опасности: следовало считаться с возможностью кораблекрушения, ушибов и переломов от падения груза и ног лошадей… А уж грубых солдат, направлявшихся навстречу неизвестной судьбе, незачем и упоминать! Эти простые люди оставили дома собственных женщин и могли больше не вернуться к своим семьям… вы понимаете, о чем я? И все эти опасности угрожали мисс Бэрримор еще до того, как она попала в Крым!

– Но все эти события не обязательно должны были случиться… – неуверенно возразила свидетельница.

– Я говорю не о реальных фактах, миссис Баркер, – прервал ее Уилберфорс. – Я говорю об их восприятии вашей матерью. Разве она не беспокоилась за Пруденс? Разве не страшилась за нее?

– Конечно, она боялась…

– Кроме того, ее, безусловно, пугало все, что могло произойти с ее дочерью возле поля боя и в самом госпитале? Что, если бы победили русские? Что тогда могло бы случиться с Пруденс?

Призрачная улыбка прикоснулась к лицу Фейт Баркер.

– Не думаю, чтобы мама допускала возможность победы русских, – спокойно проговорила она. – Она полагает, что мы непобедимы.

Комнату обежал веселый шепот, но, встретив улыбку на лице Харди, шум немедленно стих.

Обвинитель закусил губу.

– Вероятно, – проговорил он, чуть качнув головой. – Наверное. Прекрасная мысль, разве что, быть может, не слишком реалистичная.

– Вы хотели знать мнение моей матери, сэр, а не то, насколько оно правдоподобно.

Раздался короткий смешок, исчезнувший в молчании, словно камень, плюхнувшийся в стоячую воду.

– Тем не менее. – Ловат-Смит вновь взялся за дело. – Разве не была ваша мать серьезно обеспокоена за Пруденс, даже испугана?

– Да.

– А вы сами? Вы не боялись за нее? Вы не пытались представить себе все, что могло с ней случиться, страшась неизвестного?

– Да.

– И ваше расстройство, ваша тревога не остановили ее?

– Нет, – сказала Фейт, и в ее голосе впервые послышалась явная нерешительность.

Глаза обвинителя расширились.

– Итак, ни физические препятствия, ни предельная опасность для жизни, ни возражения властей, ни волнения и тревоги семьи не помешали ей? Выходит, в характере ее было нечто безжалостное?

Свидетельница медлила.

Публика волновалась, обнаруживая признаки беспокойства.

– Миссис Баркер? – поторопил молодую женщину Ловат-Смит.

– Я прощаю вам слово «безжалостность», – холодно отозвалась та.

– Это не всегда привлекательное качество, миссис Баркер, – согласился обвинитель. – Те самые сила и порыв, которые, одолев все препятствия, привели ее в Крым и сохранили среди жуткого кровопролития, повседневных смертей и отважных мужчин, в мирное время могут показаться качествами, которые трудно понять и которые не вызывают восхищения.

– Но я…

– Конечно. – Обвинитель вновь остановил Фейт, прежде чем та успела договорить. – Пруденс была вашей сестрой. Вы не можете думать о ней плохо. Но я не могу иначе истолковать факты. Благодарю вас, у меня нет дальнейших вопросов.

Вновь поднялся Рэтбоун. В суде настало полное молчание. Даже на скамье для публики никто не шевелился. Не слышно было ни шороха, ни скрипа ботинок, ни прикосновения карандашей к бымаге.

– Миссис Баркер, Пруденс отправилась в Крым, невзирая на тревоги всей вашей семьи и, в частности, вашей матери, – заговорил адвокат. – Однако я не слышал, чтобы вашу сестру что-нибудь принуждало к этому. Должно быть, она приятным тоном объяснила свои стремления и не пожелала слушать никаких возражений.

– Вы правы, сэр, – быстро проговорила свидетельница. – Мы не смогли ее остановить.

– Но она пыталась убедить вас в своей правоте?

– Да, конечно же, она полагала, что делает правое дело. Пруденс желала отдать свою жизнь, служа больным и раненым. И не думала, чем все это закончится для нее самой. – Горе вновь вернулось на лицо Фейт. – Она часто говорила, что предпочла бы умереть, совершив какой-то прекрасный поступок, чем, ничего не сделав, дожить до восьмидесяти в тепле и уюте и умереть, ощущая свою бесполезность!

– Я не усматриваю в этом особой безжалостности, – проговорил Оливер очень мягко. – Скажите мне, миссис Баркер, зная свою сестру – на ваше мнение можно положиться в этом вопросе, – можете ли вы предположить, что она была способна шантажом принуждать человека жениться на ней?

– Абсолютно не могу, – едко ответила женщина. – Подобное не только… вообще бессмысленно и глупо, но и полностью не отвечает ее характеру. Пруденс ничего похожего даже и в голову не пришло бы! Какой бы она вам ни представлялась, такого о ней сказать нельзя.

– Действительно, – согласился защитник. – Благодарю вас, миссис Баркер. Это всё.

Судья Харди наклонился вперед:

– Уже поздно, мистер Рэтбоун. Мы заслушаем оставшиеся у вас аргументы завтра. Заседание окончено.

По залу прокатился облегченный вздох, и все закивали. Как только журналисты повскакивали на ноги, пытаясь первыми выскочить на улицу, чтобы побыстрее добраться до своих редакций, у дверей началась толчея.

Хотя Оливер этого не заметил, Эстер провела в зале суда три последних часа и слышала показания Фейт Баркер о полученных от сестры письмах, а также ее мнение о характере Пруденс. Когда судья закрыл заседание, она надеялась переговорить с Рэтбоуном, но тот исчез в одном из многочисленных кабинетов, и поскольку ничего особенного девушка ему сказать не могла, ждать адвоката было глупо.

Эстер вышла из зала. Мысли ее вновь и вновь возвращались к услышанному… к собственному восприятию настроения присяжных и поведения сэра Герберта и Ловат-Смита. Мисс Лэттерли ощущала душевный подъем. Конечно, пока еще возможен любой исход дела и ручаться за что-либо рано, пока не вынесен приговор. Но девушка почти не сомневалась в победе Оливера. Мешало только одно: до сих пор они так и не выяснили, кто именно убил Пруденс. Это пробудило ее в душе боль: ведь преступником мог оказаться и Кристиан Бек! Она так и не узнала, что произошло с ним в ту ночь… незадолго до смерти мисс Бэрримор, когда внезапно умер его пациент. Бека видели расстроенным; быть может, он виновен в какой-то небрежности или даже допустил еще более серьезную ошибку? Что если Пруденс знала об этом?.. А потом вдруг в голову мисс Лэттерли пришла еще более болезненная мысль: не знает ли сейчас об этом Калландра?