Энн Перри - Смерть внезапна и страшна

Однако письма мисс Бэрримор не обнаруживали никаких свидетельств изменения ее идеалов. Упоминания о сэре Герберте были весьма объективными и относились исключительно к его медицинскому мастерству. Несколько раз Пруденс хвалила его за отвагу в применении новых методик, за мастерство в постановке диагноза и за ясность, с которой он объяснял все практикантам. Еще она хвалила хирурга за благородство, с которым он делился с нею своими познаниями. Едва ли в этих письмах можно было усмотреть более теплые чувства, чем простую благодарность. Однако Эстер, находившая медицинские подробности понятными и интересными, отчетливо замечала, как рос энтузиазм Пруденс, набиравшейся знаний от своего начальника. Она тоже могла бы ощутить подобные чувства к медику, столь щедро делившемуся ими.

В каждом письме светилась любовь мисс Бэрримор к медицине, восхищение всеми достижениями этой науки и безграничная вера в будущие возможности врачей. Люди нуждались в помощи, и их страдания и страхи смущали ее, но лишь сама медицина заставляла биться ее сердце и возвышала ее душу.

– Ей действительно нужно было стать врачом, – вновь проговорила мисс Лэттерли, улыбаясь собственным воспоминаниям. – Пруденс, вне всяких сомнений, была блестяще одарена!

– Вот потому-то внезапное и отчаянное стремление выйти замуж совершенно на нее не похоже, – отозвалась Фейт. – Если бы после брака ее взяли на медицинский факультет, тогда я бы в это поверила! Ради своей медицины она сделала бы все что угодно. Впрочем, это невозможно, я знаю. Никто не принимает туда женщин.

– Интересно, а что, если это можно было бы сделать? – очень медленно проговорила Эстер. – Если бы достаточно влиятельный хирург – например, кто-нибудь вроде сэра Герберта – дал ей такую рекомендацию?

– Никогда! – не задумываясь, замотала головой миссис Баркер, но затем в глазах ее вспыхнул интерес.

– А вы уверены? – проговорила ее гостья, подавшись вперед. – Вы уверены, что Пруденс не поверила бы, что такое возможно?

– Вы хотите сказать, что именно этого она пыталась добиться от сэра Герберта? – Глаза Фейт расширились, и в них забрезжило понимание. – Итак, речь шла не о замужестве, но о том, чтобы он помог ей получить медицинское образование… стать врачом? Да-да, это возможно! И отвечает характеру Пруденс. Она была способна на это… – Лицо молодой женщины скривилось. – Но как? Сэр Герберт осмеял бы ее и приказал забыть про такую нелепость!

– Я не знаю, как это было, – проговорила Эстер, – но подобный поступок был бы в ее характере, не так ли?

– Да-да, конечно.

Мисс Лэттерли вновь вернулась к письмам. Теперь, в свете того, до чего они додумались, стало ясно, почему в них были столь подробно описаны операции и почему так точно воспроизводилась каждая процедура и каждая реакция пациента.

Мисс Лэттерли прочла еще несколько писем с описаниями операций, приведенными во всех технических подробностях. Фейт безмолвно выжидала.

И вдруг Эстер застыла. В трех описаниях приводились одни и те же подробности. При этом не было ни диагнозов, ни симптомов. Девушка заново перечитала эти отрывки – самым внимательным образом. Все трое больных были женщинами.

И тут она поняла, о чем шла речь в этих местах. Три аборта – и сделаны они были не потому, что жизнь матерей находилась под угрозой, а просто из-за того, что они по каким-то личным причинам не хотели ребенка! В каждом случае – подобно ритуалу – Пруденс пользовалась одними и теми же словами.

Эстер пробежала остальные письма, подбираясь ближе к самым последним событиям. Она обнаружила еще семь операций, описанных слово в слово точно таким же образом… В каждом случае приводились лишь инициалы пациентки, но не ее имя или описание внешности. В других случаях мисс Бэрримор прибегала к известным деталям и нередко давала больным личную оценку, кого-то называя, например, привлекательной женщиной, кого-то – властным мужчиной.

Было очевидно одно: Пруденс знала об этих операциях, но сама на них не ассистировала. Ей сообщали лишь то, что полагалось знать сиделке через несколько часов после завершения операции. И свои заметки она вела по каким-то другим причинам.

Шантаж! Эта мысль была холодной и болезненной, но неизбежной. Вот как сестра Бэрримор могла оказать воздействие на главного хирурга! И вот почему хирург убил ее! Пруденс попыталась воспользоваться своей властью, перегнула палку… и сильные крепкие руки врача обхватили шею девушки и стискивали ее до тех пор, пока в груди у нее не осталось воздуха!

Мисс Лэттерли сидела в небольшой комнате, а за окном угасал дневной свет. Ей вдруг стало холодно, словно она наелась льда. Так вот почему сэр Герберт столь сильно недоумевал, когда его обвиняли в любовной интрижке с Пруденс! Смехотворная и абсурдная мысль, насколько же далека она была от правды!

Мисс Бэрримор стремилась заставить Стэнхоупа сделать из нее врача и для этого воспользовалась своими знаниями о его нелегальных операциях, за что и заплатила своей жизнью.

Эстер поглядела на сестру Пруденс. Та тоже не отрывала глаз от ее лица.

– Итак, вы все поняли? – проговорила Фейт. – В чем же дело?

Мисс Лэттерли объяснила ей все, о чем только что догадалась, – со всеми подробностями.

Миссис Баркер застыла… в ее глазах на пепельном лице темнел ужас.

– И что вы намереваетесь делать теперь? – спросила она, когда ее новая знакомая закончила рассказ.

– Пойти к Оливеру Рэтбоуну и сказать ему правду, – ответила та.

– Но он же защищает сэра Герберта! – Фейт была потрясена. – Он же на его стороне! Почему бы не пойти прямо к мистеру Ловат-Смиту?

– С чем же? – спросила Эстер. – Эти факты ничего не доказывают. Мы с вами поняли смысл писем лишь потому, что знаем Пруденс. И в любом случае Ловат-Смит закончил свои слушания. Мы же не получили новое свидетельство, а всего лишь бросили иной свет на дело… Нет, я пойду к Оливеру. Он подскажет, что делать.

– Он просто замолчит эти факты! – в отчаянии проговорила Баркер. – Неужели вы думаете, что поступаете правильно?

– Не сомневаюсь. И пойду к Оливеру сегодня же вечером. Не исключено, что мы ошибаемся, но, скорее всего, подобное невозможно. Наверное, так и случилось. – Девушка поднялась на ноги, на ощупь отыскивая накидку, взятую в расчете на теплый день и слишком тонкую для вечерней прохлады.

– Но вам прилично идти к нему одной? – засомневалась Фейт. – Где он живет?

– Я вполне могу к нему приехать, и сейчас не время для приличий. Я возьму кеб. Нельзя терять времени. Весьма благодарна вам за то, что вы мне разрешили взять с собой эти письма. Я верну их, не сомневайтесь, – пообещала Эстер и, не тратя времени, убрала бумаги в свой большой ридикюль, после чего обняла миссис Баркер и вылетела из гостиной по лестнице на прохладную и еще людную улицу.