Энн Перри - Смерть внезапна и страшна

Он был прав, и Оливер знал это. А поглядев на гладкое спокойное лицо своего подзащитного, он увидел, что и тот прекрасно это понимает.

– Вы – блестящий адвокат, – открыто заявил врач и опустил руки в карманы. – Вы защищали меня с явным успехом, и теперь вам осталась только заключительная речь, с которой вы справитесь самым превосходным образом, поскольку не можете поступить иначе. Я знаю закон, мистер Рэтбоун.

– Возможно, – бросил юрист сквозь зубы. – Но вы не знаете меня, сэр Герберт. – Он поглядел на хирурга с такой ненавистью, что желудок его стиснуло, дыхание застыло у него в груди, а сомкнувшиеся зубы заныли. – Суд еще не окончен.

И, не дожидаясь ответа заключенного, оставив его без каких-либо наставлений, защитник повернулся и вышел из камеры.

Они стояли в кабинете адвоката, освещенные косым утренним солнцем: бледный Рэтбоун, Эстер, исполненная смятения и отчаяния, и кипящий яростью Монк.

– Черт побери, нечего здесь стоять! – взорвался последний. – Что вы собираетесь делать? Он же виновен!

– Я знаю, что он виновен, – процедил адвокат сквозь зубы. – Но он прав – я ничего не могу сделать. Письма не доказательство, и мы уже зачитывали их перед судом, поэтому не можем вернуться назад и попытаться убедить присяжных в новом истолковании. Пусть интерпретация Эстер и верна, но я не могу открыть ничего из того, что сэр Герберт говорил мне конфиденциально. Даже если я не побоюсь лишиться звания адвоката – чего я и в самом деле не боюсь, – будет объявлено, что в процессе были нарушены судебные нормы.

– Но должен же быть выход! – отчаянно запротестовала мисс Лэттерли, стискивая кулаки и напрягаясь всем телом. – Даже закон не может позволить этому совершиться!

– Если вы можете что-то придумать, – проговорил Оливер с горькой улыбкой, – говорите, и я, с божьей помощью, сделаю это! Не говоря уже о чудовищной несправедливости оправдания этого человека, я не могу припомнить, чтобы когда-нибудь ненавидел кого-нибудь столь сильно. – Адвокат закрыл глаза и стиснул зубы. – Он стоял с этой проклятой улыбкой на лице… зная, что мне придется защищать его. Он смеялся надо мною!

Эстер беспомощно поглядела на него.

– Прошу прощения, – извинился за выражение Рэтбоун [14] Слово damned («проклятый») в ту пору считалось неприличным. .

Но девушка отмахнулась от него нетерпеливым жестом: слова ничего не значили.

О чем-то раздумывая, Монк углубился в себя, ничего не замечая вокруг. Часы, стоящие на каминной доске красного дерева, отмеривали секунды. Солнце ярким пятном сверкало на полированном полу между окном и краем ковра. За окном на улице кто-то подзывал кеб. В офисе еще не было ни клерков, ни помощников адвоката.

Потом детектив вдруг изменил позу.

– Что? – одновременно встрепенулись Эстер и Оливер.

– Стэнхоуп делал аборты, – медленно проговорил Уильям.

– Никаких доказательств, – проговорил Рэтбоун. – Каждый раз ему помогала какая-то другая сестра, женщина невежественная, способная лишь подавать ему нужные инструменты и прибирать за ним. Эти женщины и не подумали бы усомниться в той причине операции, которую он называл. Безусловно, думали они, это удаление опухоли – и всё.

– Откуда вы знаете? – с сомнением посмотрел на него сыщик.

– Он сам мне сказал! Он ничего не скрывал, потому что я не могу давать показаний.

– С его слов, – указал Монк. – Но дело не в этом.

– Нет, в этом, – возразил адвокат. – А еще мы не знаем, какие именно сестры ему помогали, и видит Господь, в госпитале всегда хватит невежественных сиделок. Они не способны присягать, и если даже мы вызовем их в суд, им все равно поверят меньше, чем сэру Герберту! Можете представить себе такую свидетельницу: глупая, испуганная, мрачная, да еще, скорее всего, грязная и необязательно трезвая… – Лицо его исказилось горькой яростной улыбкой. – О чем с ними говорить?

Юрист принял изящную и пародийную позу и сделал вид, что ведет допрос:

– А теперь, миссис Швабринс, откуда вам известно, что операция представляла собой аборт, а не удаление опухоли, как утверждает выдающийся хирург сэр Герберт Стэнхоуп? И что именно вы видели? – Адвокат приподнял брови. – А какое медицинское образование позволяет вам утверждать подобные вещи? Прошу вашего прощения, но где вы учились? И сколько времени вы дежурили в тот день? Ах, всю ночь? И что же вы делали? Выносили ведра с помоями, мыли полы и разводили огонь. Таковы ваши обычные обязанности, мисс Швабринс… Да, понимаю… Сколько, вы сказали, стаканов портера? А какова разница между крупной опухолью и шестинедельным плодом? Вы не знаете? Я тоже! Благодарю вас, мисс Швабринс, у меня всё…

Уильям шумно вздохнул, собираясь заговорить, но Оливер остановил его:

– И вы не имеете совершенно никаких шансов получить свидетельства от пациенток, даже если сумеете их отыскать, что маловероятно. Каждая просто выступит в поддержку сэра Герберта и скажет, что у нее была опухоль, – изо всех сил стараясь совладать с яростью, он потряс головой. – В конце концов, все это только теоретические рассуждения, потому что мы не можем найти их и вызвать в суд. А Ловат-Смит ничего не знает об этом! Его дело закончено. Он не может открыть его заново без чрезвычайной причины.

Детектив теперь выглядел совсем удрученным:

– Я знаю все это. И речь не о женщинах – конечно, они не годятся в свидетели. Но можно попробовать понять, откуда они узнавали, что сэр Герберт выполняет аборты.

– Что?

– Откуда они… – вновь начал Монк, но адвокат перебил его:

– Да! Да, я вас понял! Безусловно, это великолепный вопрос, но я не вижу, чем ответ на него может помочь нам, даже если бы мы его знали. Подобные вещи не рекламируют. Все передается из уст в уста… – Оливер повернулся к Эстер. – Куда обратится женщина, желая сделать аборт?

– Не знаю! – с негодованием воскликнула та в ответ и мгновение спустя нахмурилась. – Ну, наверное, это можно выяснить…

– Зачем трудиться? – отмахнулся Рэтбоун в явном расстройстве. – Даже если вы установите это со всеми доказательствами, мы не сможем вызвать такого свидетеля. И нам нечего будет сказать Ловат-Смиту. Наши руки связаны.

Уильям стоял возле окна. Ясный солнечный свет лишь подчеркивал суровые морщины на его лице, кожу, обтянувшую щеки, сильные нос и рот…

– Возможно, – продолжил он. – Но это не остановит меня. Стэнхоуп убил Пруденс, и я хочу, чтобы этого мерзавца повесили, если смогу этого добиться. – И, не дожидаясь мнения остальных, сыщик повернулся на месте и вышел, не придержав за собой дверь.

Оливер поглядел на Эстер, стоявшую посреди комнаты.

– Я не знаю, что делать, – негромко проговорила она. – Но что-то сделать надо! А пока, – она чуть улыбнулась, чтобы смягчить формулировку, – вам следует по возможности затянуть суд.