Найо Марш - Занавес опускается: Детективные романы (Форель и Фемида • Пение под покровом ночи • Занавес опускается)

В наступившей тишине Поль безуспешно попытался оттащить Седрика от двери.

— Я не приму ваш отказ, — наконец сказал сэр Генри. — Успокойтесь, Уитерс, не выходите из себя. Вы должны понимать, что у меня хватает поводов для раздражения. Более чем хватает. Не сердитесь же на старого друга за его вспыльчивость. Договорились? Вы не пожалеете. Закройте-ка дверь, я вам кое-что скажу.

— Все правильно, — прошептал Седрик. — Он сейчас скажет, что внесет его в свое завещание.

— Господи, ну сколько можно? — поторопил Поль, и они пошли дальше.

Полчаса спустя Агата уже установила мольберт, натянула холст на подрамник и приготовила бумагу и картон для предварительных набросков. Крохотный театр был совсем как настоящий, с довольно глубокой сценой. Задник из третьего акта «Макбета» поражал простотой и продуманностью. Художник-декоратор прекрасно передал все то, что вложила Агата в первоначальный эскиз. Перед задником были под нужным углом установлены низкие объемные декорации колодца. Агата поняла, куда она поместит центральную фигуру. И она не станет придавать фону черты реального пейзажа. Нет, пусть будет видно, что это откровенные декорации. «Хорошо бы еще, чтобы откуда-нибудь свисала веревка, — подумала она. — Хотя Анкредам это вряд ли понравится. Главное, чтобы он позировал стоя!»

Седрик и Поль принялись показывать, что можно сделать со светом. Настроение у Агаты было отличное. Запахи холста и клея, ощущение, что рядом с ней работают другие, — все это ей нравилось. Даже Седрик сейчас, в маленьком театре, изменился в лучшую сторону. Действуя со знанием дела и понимая Агату с полуслова, он не позволил Полю затопить сцену потоком ослепительного света, а велел ему остаться возле рубильника, сам навел одинокий луч прожектора на то место, которое она показала.

— А задник нужно подсветить очень мягко! — закричал он. — Поль, ну-ка включи рампу.

И к радости Агаты, сцена замерцала в точности как ей хотелось.

— Да, но вам же не будет видно холста! — всполошился Седрик. — Боже мой! Как же вы увидите, что вы пишете?

— Я могу дотянуть сюда дежурный свет, — предложил Поль. — Или раздвинем занавеси на окне.

Седрик с мучительным вопросом в глазах уставился на Агату.

— Но свет из окна попадет на сцену и будет мешать, — сказал он. — Или не будет?

— Можно попробовать.

Повозившись с ширмами, они наконец умудрились расставить их так, что свет из окна падал только на мольберт и не мешал Агате хорошо видеть сцену.

Часы на центральной башне — они, разумеется, назывались Большие часы — начали бить одиннадцать. За кулисами открылась и закрылась дверь, и ровно с одиннадцатым ударом на освещенной сцене, как по сигналу, появился сэр Генри в образе Макбета.

— Вот это да! — прошептала Агата.

— Удручающе нелепый костюм, — сказал ей на ухо Седрик. — Но, при всей его нелепости, по-своему хорош. Или вы так не думаете? Слишком затейливый?

— Для меня — нет, — отрезала Агата и пошла к сцене поздороваться со своим натурщиком.

В полдень Агата оторвалась от работы, прислонила набросанный углем эскиз к бордюру сцены и отошла на несколько шагов в глубь прохода. Сэр Генри, кряхтя, снял шлем и неуверенно прошагал к стоящему в кулисах креслу.

— Наверно, хотите отдохнуть? — покусывая палец и вглядываясь в рисунок, сказала Агата.

— Да, кажется, капельку устал.

Но по его виду она поняла, что устал он гораздо больше, чем капельку. К сеансу он загримировался, положил под глаза темные тени, подкрасил усы и подклеил к эспаньолке длинные пряди накладных волос. Даже под слоем грима лицо его выглядело осунувшимся, и голову он держал уже не так прямо.

— Надо вас отпустить, — решила она. — Вы не очень замучились? Знаете, как бывает — иногда обо всем забываешь.

— Или о многом вспоминаешь, — он улыбнулся. — Я вот вспоминал сейчас свой текст. Эту роль я первый раз сыграл в девятьсот четвертом году.

Агата вскинула на него глаза — он начинал ей нравиться.

— Это прекрасная роль, — сказал он, — прекрасная.

— Я вас в ней видела пять лет назад, вы меня потрясли.

— Я играл ее шесть раз, и с огромным успехом. Мне Макбет никогда не приносил несчастья.

— Я слышала, актеры относятся к этой роли с суеверным страхом. Цитировать из «Макбета» считается дурной приметой, да? — Агата быстро подошла к рисунку и большим пальцем стерла слишком выделявшуюся линию. — А вы верите, что эта роль приносит несчастье? — без особого интереса спросила она.

— Другим актерам приносила, — совершенно серьезно ответил он. — Когда идет «Макбет», за кулисами всегда напряжение. Все очень нервничают.

— Из-за того же суеверного страха?

— Да, страх есть. И никуда от него не денешься. Но мне с «Макбетом» всегда только везло. — Его усталый голос вновь окреп. — Было бы иначе, думаете, я выбрал бы эту роль для своего портрета? Ни в коем случае. Ну-с, — к нему вернулась галантная игривость, — вы позволите мне бросить всего один беглый взгляд, прежде чем я вас покину?

Его просьба не вызвала у Агаты восторга, тем не менее она взяла эскиз, отошла с ним подальше от сцены и повернула его лицом к сэру Генри.

— Вы пока вряд ли что-нибудь поймете, — сказала она. — Это еще только наметки.

— Да-да. — Он сунул руку в карман и достал оттуда пенсне в золотой оправе. Картинка была забавная: Макбет с пенсне на носу важно разглядывал собственный портрет. — Какая же вы умница, — сказал он. — Очень похвально.

Агата убрала рисунок, и сэр Генри медленно поднялся с кресла.

— Так в путь! — воскликнул он. — Мне надо переодеться.

Привычно поправив плащ, он подтянулся, прошел на высвеченный прожектором пятачок и нацелил палаш на большой голый прямоугольник холста. Его голос, будто специально приберегавший мощь для этой эффектной концовки, гулко прогремел в пустом зале:

— Благослови вас бог и всех, кто злого случая игру направить хочет к миру и добру, — подхватила Агата, радуясь, что так кстати вспомнила ответную реплику.

Сэр Генри перекрестился, хмыкнул и прошествовал между декорациями колодца за сцену. Хлопнула дверь, и Агата осталась одна.

Она решила, что сразу начнет работать на большом холсте. Никаких подготовительных эскизов она больше делать не будет. Время поджимало, и к тому же замысел картины был ей теперь полностью ясен. Да, ничто несравнимо с той минутой, когда видишь перед собой туго натянутый холст и приближаешь к нему руку, чтобы нанести самый первый штрих. Затаив дыхание Агата провела по холсту углем. Холст отозвался тихим звуком, похожим на глухой удар барабана. «Поехали!» — сказала она себе.