Найо Марш - Занавес опускается: Детективные романы (Форель и Фемида • Пение под покровом ночи • Занавес опускается)

Сунув руки в карманы, Родерик прошел к темному камину.

— Вы не могли бы, если не трудно, чиркнуть спичкой и поджечь щепки? — попросила Миллеман. — Мы всегда разжигаем камин в полпятого.

В малиново-белой гостиной холод пробирал до костей, и Родерик с радостью выполнил просьбу Миллеман, но про себя с усмешкой отметил командирские нотки в ее голосе. Миллеман, не выпуская из рук вышивку, пересела в кресло перед камином. Родерик и Фокс уселись по бокам от нее.

— Как вы думаете, миссис Анкред, кто-нибудь в доме знал о втором завещании? — спросил Родерик.

— Знала она. Как она утверждает, в тот вечер сэр Генри сам ей показал этот документ.

— А кроме мисс Оринкорт?

— В общем-то все Анкреды боялись, что папочка выкинет что-нибудь в этом духе. Он ведь менял свое завещание постоянно. Но я сомневаюсь, чтобы кто-то из них знал о существовании второго варианта.

— Я просто подумал, что, может быть, сэр Седрик…

Сложившееся вначале впечатление, что разговор с Миллеман будет протекать легко и просто, тут же рассеялось. Ее короткие пальцы цепко, как зубья капкана, впились в вышивку.

— Мой сын ничего об этом не знал, — резко оборвала она Родерика. — Совершенно ничего.

— Видите ли, я думал, что как преемник сэра Генри он…

— Если бы Седрик знал, он бы мне рассказал. Но он не знал ничего. Для нас обоих это было большим ударом. Мой сын все мне всегда рассказывает, — добавила Миллеман, глядя прямо перед собой. — Абсолютно все.

— Прекрасно, — после паузы пробормотал Родерик. Своим неприязненным молчанием Миллеман словно намекала, что ждет разъяснений. — Мне просто хотелось понять, действительно ли второе завещание было составлено в тот же вечер, то есть когда сэр Генри ушел в свою комнату. Мистер Ретисбон, конечно, внесет в этот вопрос ясность.

— Надеюсь, — буркнула Миллеман, вынимая из корзинки катушку горчично-желтого мулине.

— Кто обнаружил надпись на зеркале сэра Генри?

— Я. В тот день я, как обычно, зашла проверить, хорошо ли убрали его комнату. Он был в этом отношении очень придирчив, а горничные у нас пожилые и рассеянные. И я сразу увидела. Но еще не успела стереть, как сэр Генри уже вошел. Не припомню, чтобы когда-нибудь видела его в таком гневе, — задумчиво добавила она. — В первую минуту он готов был заподозрить даже меня, но потом, конечно, сообразил, что это опять напроказила Панталоша.

— Нет, это сделала не Панталоша, — сказал Родерик.

Они с Фоксом когда-то пришли к выводу, что за двадцать лет работы следователь может научиться определять искренность только одной реакции допрашиваемого — искренность его удивления. И сейчас Родерик видел, что удивление Миллеман было неподдельным.

— На что вы намекаете? — наконец выговорила она. — Не хотите ли вы сказать?..

— Сэр Седрик сообщил мне, что он принимал непосредственное участие в одной из сыгранных над сэром Генри шуток, а кроме того, был полностью осведомлен обо всех остальных проделках. Что же касается надписи на зеркале, то за нее сэр Седрик несет личную ответственность целиком.

— Да он просто пытается кого-то выгородить, — снова берясь за вышивку, сказала Миллеман. — Скорее всего, Панталошу.

— Не думаю.

— Если он действительно виноват в одной из этих проказ, то, конечно же, нехорошо, — монотонно продолжила она. — Хотя я не верю, что он на такое способен, уж слишком большая дерзость. И тем не менее, мистер Аллен, я не понимаю — наверно, я очень тупая, — я совершенно не понимаю, почему вас так заботят эти, скажем прямо, довольно глупые шутки.

— Поверьте, мы не стали бы ими интересоваться без нужды.

— Не сомневаюсь, — кивнула она и, помолчав, добавила: — На вас, конечно, повлияла ваша жена. Ее послушать, так Панталоша агнец божий.

— На меня повлияло лишь то, что мне рассказали сэр Седрик и мисс Оринкорт.

Грузно повернувшись, она внимательно на него посмотрела. Если допустить, что все это время она скрывала тревогу, то сейчас в ее голосе впервые прорвались тревожные интонации.

— Седрик? И эта женщина? Почему вы вдруг их объединяете?

— Потому что, как выясняется, они вместе задумали всю серию этих шуток.

— Не верю. Это небось она вам наговорила. Теперь-то я понимаю. — Миллеман повысила голос. — Какая же я была дура!

— Что вы теперь понимаете, миссис Анкред?

— У нее был разработан целый план. Да, без сомнения. Она знала, что Панталоша его любимица. На этом все и построила, а когда он изменил завещание, тут же его убила. А сейчас хочет вместе с собой потопить и моего сына. Я за ней давно наблюдаю. Она коварная, хитрая женщина и пытается заманить моего мальчика в свои сети. Он ведь щедрый, доверчивый и добрый. И к ней он был слишком добр. А теперь его судьба в ее власти! — пронзительно выкрикнула Миллеман и заломила руки.

Эта вспышка поразила Родерика, а кроме того, из его памяти еще не изгладилось впечатление, произведенное Седриком, и потому он не сразу нашелся что ответить. Пока он искал подходящие слова, к Миллеман отчасти вернулось прежнее хладнокровие.

— Что ж, раз так, то так, — бесстрастно сказала она. — Я старалась оставаться в стороне и, как могла, не давала впутывать себя во все эти их бесконечные сцены и идиотскую болтовню. Я с самого начала считала, что Анкреды правы в своих подозрениях, но думала, пусть разбираются сами. А ее я даже жалела. Но теперь искренне надеюсь, что она не уйдет от расплаты. Если смогу вам чем-то помочь, готова ответить на любые вопросы. С удовольствием.

«Черт те что! — мысленно ругнулся Родерик. — Прямо сплошной фрейдизм! Вот ведь дьявол!»

— Но видите ли, может оказаться, что никакого преступления никто не совершал, — сказал он. — У вас есть какая-нибудь теория насчет автора анонимных писем?

— Конечно, — с неожиданной живостью ответила она.

— Вы это серьезно?

— Письма написаны на бумаге, которой пользуются в школе для трудных детей. Не так давно Каролина Эйбл просила меня купить несколько пачек, когда я ездила в деревню. Я эту бумагу сразу узнала. Письма написала Каролина Эйбл.

Пока Родерик переваривал эту информацию, Миллеман добавила:

— Или Томас. У них с Каролиной очень тесные отношения. Он в тот раз половину времени провел в школьном крыле.

В манерах Миллеман Анкред сквозила некая грубоватая прямота. Это особенно ощущалось после спектаклей, которые разыгрывали Полина, Дездемона и Седрик. Грузная фигура Миллеман, большие руки с короткими пальцами, скучные обороты речи — все как нельзя лучше соответствовало ее натуре. Родерику неожиданно пришло в голову, что, может быть, покойный Генри Ирвинг Анкред, пресытившись аристократической родословной, тонкими чувствами и повышенной эмоциональностью своих родственников, выбрал себе такую жену именно потому, что у нее отсутствовали эти достоинства и она была просто обычная, нормальная женщина. Хотя можно ли считать нормальным слепое обожание, с которым она относится к своему богомерзкому сыну? «Поведение людей не подгонишь под какие-то стереотипы», — подумал Родерик. Уж кто-кто, а они с Фоксом знали это прекрасно.