Найо Марш - Занавес опускается: Детективные романы (Форель и Фемида • Пение под покровом ночи • Занавес опускается)

Мистер Мэрримен бушевал. Он только что обнаружил книгу «Поэзия елизаветинских времен», которую Джемайма оставила на своем кресле, и теперь читал целую лекцию на тему поэзии елизаветинских времен. Разумеется, ее автор — большой авторитет, но мистер Мэрримен ни в коем случае с ним не согласен. В дискуссию оказались втянутыми Аллейн, отец Джордан и мисс Эббот, в то время как мистер Макангус и мистер Кадди оставались в сторонке и наблюдали за происходящим, первый с восхищением, второй со своим обычным видом невежественного превосходства.

Джемайма и Тим присели на палубу, и мистер Мэрримен взглянул на них так, словно они опоздали на занятия, хотя и по уважительной причине.

— Я самым искренним образом не могу понять, как вы можете ставить «Герцогиню Амальфи» выше «Гамлета» и «Макбета», — говорил отец Джордан.

— Или почему у Шекспира вы выше всего ставите «Отелло»? — пролаяла мисс Эббот.

Мистер Мэрримен полез в карман за своими таблетками, при этом желчно заметив, что бесполезно говорить о критериях вкуса, когда у большинства отсутствуют даже его элементарные зачатки. Засим он преподнес своей беспокойной аудитории сравнительную характеристику «Гамлета» и «Макбета». «Гамлет», — сказал он, — противоречивый, неубедительный и чрезвычайно многословный перепев немецкой мелодрамы. Не удивительно, что сам Гамлет все никак не мог принять решения — его создатель отличался куда более нерешительным характером. «Макбет» же попросту бестолковый просчет. Отбросим в сторону язык — и что останется? Скучное, невежественное описание катастрофической неудачи. После чего мистер Мэрримен швырнул в рот содовую таблетку.

— Я совсем ничего не знаю о Шекспире… — начал было мистер Кадди, но его слабый голосок вряд ли мог соперничать с громоподобным гласом мистера Мэрримена.

— Хорошо хоть, что вы в этом признаетесь, — гремел он. — Позвольте мне дать вам совет не ломать мозги над «Макбетом».

— И все равно шекспировского языка не зачеркнуть, — возразил Аллейн.

— Я что-то не помню, чтобы высказывал предположение, будто этот тип не владел словарем, — парировал мистер Мэрримен. Он принялся восхвалять классическое построение «Отелло», атмосферу неизбежности, которой проникнута «Герцогиня Амальфи» Уэбстера [18] Джон Уэбстер — английский драматург эпохи Возрождения. Его пьесы полны психологических ужасов и «душевной черноты». . В самом конце своей лекции он заявил, что уважения заслуживает финальная сцена из «Лира».

Вдруг в разговор с неожиданным жаром ввязался мистер Макангус.

— Что касается меня, то, мне кажется, «Отелло» почти испорчен этим эпизодом в самом конце, когда Дездемона оживает, разговаривает, а потом, как вы знаете, умирает. Женщина, которую задушили насмерть, разговаривать не сможет. Это нелепица.

— А что на этот счет думает медицина? — спросил Аллейн у Тима.

— Патологическое правдоподобие в данном случае неуместно, — вмешался мистер Мэрримен. — Здесь необходима условность. С художественной точки зрения крайне необходимо, чтобы Дездемону задушили и чтобы после этого она еще кое-что сказала. Вот она и заговорила.

— Все равно давайте послушаем мнение знатока, — сказал Аллейн и обратил взгляд на Тима.

— Я бы не сказал, что это абсолютно исключено. Разумеется, физическое состояние Дездемоны не может быть досконально передано актрисой — в первую очередь возмутились бы мы, зрители. Скорей всего, все дело в том, что он задушил ее не сразу, так что на какое-то мгновение она могла прийти в себя и заговорить.

— Но позвольте, доктор, — раздался робкий голосок мистера Макангуса. — Я ведь сказал «в том случае, если задушили насмерть». Насмерть, понимаете?

— А разве где-то в тексте говорится, что Дездемона задохнулась сразу? — вмешалась в разговор мисс Эббот.

— «В тексте»! В каком таком тексте, позвольте у вас спросить? В котором? — Мистер Мэрримен набросился сразу на всех издателей Шекспира. За сим последовало чрезвычайно догматическое заявление по поводу сценической интерпретации Шекспира. Единственной приемлемой интерпретацией его пьес, по мнению мистера Мэрримена, было сценическое решение самих елизаветинцев. Пустая сцена. Актеры — мальчики. Оказывается, мистер Мэрримен сам ставил в своей школе пьесы в таком решении. Далее он преподнес им лекцию о сценической дикции, костюмах, гриме. Взгляд мистера Макангуса потускнел. Отец Джордан слушал со смиренным видом. Мисс Эббот проявляла явные признаки нетерпения. Джемайма смотрела в пол, Тим смотрел на Джемайму. Аллейн тоже скучал, однако ему удалось сохранить видимость уважительного внимания.

Он не упускал из поля своего зрения мистера Кадди, который сидел с видом человека, отказавшегося от принадлежавшей ему по праву добыче. В ходе дискуссии стало ясно, что у мистера Кадди на этот счет имеются свои соображения.

— Право же, очень забавно, что разговоры так и вертятся вокруг задушенных дам, — начал он своим антимузыкальным голосом. — Миссис Кадди уже указывала на этот факт. Она считает, что это просто совпадение.

Мистер Мэрримен открыл было рот, но тут зазвучал взволнованный голос Джемаймы:

— Как все отвратительно! Как я все ненавижу!

Тим сжал руки девушки в своих.

— Прошу прошения, но для меня не имеет ни малейшего значения, как умирала Дездемона. «Отелло» не история болезни, — сказала Джемайма уже спокойней. — «Отелло» — трагедия простоты и… величия человеческого сердца, разбитого ничтожным приспособленцем. Так, по крайней мере, считаю я. Надеюсь, каждый может высказать свое мнение, верно?

— Ну конечно же. А главное то, что вы абсолютно правы, — искренне сказал Аллейн.

— Я вовсе никого не хотел расстроить…

Мистер Кадди все улыбался и улыбался.

— Неправда, хотели, — огрызнулась мисс Эббот. — Сами знаете, что хотели.

— Время идти пить чай, — сказал отец Джордан и встал. — И давайте внемлем совету самой юной и самой мудрой среди нас, — священник улыбнулся Джемайме, — и покончим с этой не слишком приятной для слуха темой.

Все, за исключением мистера Кадди, пробормотали что-то в знак согласия и отправились пить чай.

«Весьма любопытен тот факт, что, как бы ни старались они избегать этой темы убийства, она все равно непременно всплывает наружу, — писал вечером Аллейн своей Трой. — Не берусь ничего утверждать, однако вполне может оказаться, что присутствие на борту этого специалиста влияет на общий климат. Причем исподволь. Сегодня вечером, например, когда все женщины отправились спать, что к моему величайшему облегчению случилось рано, мужчины снова столкнулись лбами. Кадди, Джордан и Мэрримен — страстные любители детективных романов и прочих произведений на эту тему, объединенных под общим заглавием „Классические преступления“. В небольшой судовой библиотеке случайно оказалось несколько книг из этой серии. Среди них весьма надуманное произведение о Ярде и о каком-то расследовании под названием „То, что он любит“, что, разумеется, позаимствовано из „Баллады Редингской тюрьмы“ [19] Произведение классика английской литературы Оскара Уайлда. В нем идет речь о любви на грани смерти. . Я не глядя могу сказать, о чем оно. Итак, сегодня вечером благодаря присутствию мистера Мэрримена склока завязалась автоматически. Он самый задиристый, скандальный и высокомерный тип, с кем мне когда-либо доводилось близко столкнуться. Оказалось, что Кадди откопал „То, что он любит“ и теперь тихонько посапывал от удовольствия над книжкой в уголке салона. Мэрримен увидел у него эту книгу и тотчас же заявил, что он сам ее уже начал. Кадди возразил ему, что взял книгу с полки и что оттуда книги разрешено брать всем. Оба не уступали. Наконец Макангус сказал, что у него имеется „Судебное разбирательство по делу Нила Крима“, и окончательно умиротворил мистера Мэрримена тем, что предложил ему эту книгу. Оказывается, Мэрримен принадлежит к числу фанатиков, верящих в существование этой якобы неоконченной исповеди Крима. Итак, мир был в некотором смысле восстановлен, хотя опять-таки мы имели честь оказаться втянутыми в бесконечную дискуссию об этих, как их называет Кадди, „сексуальных ужасах“. Дейл так и сыпал всевозможными там и сям заимствованными теориями, Макангус ему вторил, смакуя каждое слово, Мейкпис высказал свою точку зрения психоаналитика, а отец Джордан — служителя церкви. Я, разумеется, всей душой за подобные дискуссии, ибо они дают тебе беспрецедентную возможность послушать человека, которого ты рано или поздно собираешься арестовать, высказывающегося по поводу преступлений, за которые впоследствии его привлекут к ответственности.