Найо Марш - Занавес опускается: Детективные романы (Форель и Фемида • Пение под покровом ночи • Занавес опускается)

— Умоляю вас! — всплеснула своими ручищами мисс Эббот. — Что за необходимость это слушать! Да уберите же ее отсюда кто-нибудь!

— С удовольствием, — сказал Аллейн и прикрыл куклу газетой. — Сейчас я ее заберу.

Он взял ее под мышку и понес в свою каюту.

«Как всегда, я очень по тебе скучаю, — писал он жене. — Скучаю…»

Он поднял глаза от листа бумаги с начатым письмом и обвел невидящим взглядом каюту. Он думал о той давно известной ему особенности собственной памяти, привыкшей хранить в себе мельчайшие подробности и черточки лиц, подводить его в тот самый момент, когда хотелось вызвать из ее глубины образ Трой. А на фотографии Трой выходила неудачно, ибо фотография давала лишь отдаленное представление о знакомых чертах, не более того. Это была схема ее лица. Он написал об этом в письме, тщательно выводя каждое слово, касающееся непосредственно Трой, потом принялся подробно описывать все, происшедшее с тех пор, как он опустил в Ляс-Пальмасе свое последнее письмо.

«Ты, вне сомнения, понимаешь, в чем заключается вся трудность. Я нахожусь за тысячи миль оттуда, где хотя бы можно было думать об аресте. Все, что я смогу сделать, — это свести к нулю степень вероятности совершения очередного убийства. Согласна?

Между тем мы составили план действий, который отражает полное разногласие наших взглядов на суть дела. Первый и второй помощники, а также главный механик судна были посвящены капитаном в нашу тайну. Все трое считают наше предположение сумасбродным и, как и капитан, убеждены в том, что нашего парня на судне нет. Однако генеральный план был ими одобрен, так что в настоящее время они все с удовольствием следят за дамами, которых, кстати, предупредили, что на судне есть воришки и порекомендовали денно и нощно держать на запоре двери кают. В то же время им дали понять, что Деннис, этот чудаковатый толстяк-стюард, о котором я тебе уже писал, вне подозрения.

Дела такого рода почти во всех отношениях для нас, полицейских, трудней всего, — продолжал свое письмо Аллейн. — Тут в силу вступают совершенно иные законы, нежели те, какими привык руководствоваться в обычной практике. Удивляешься на каждом шагу, что может крыться за неприметной наружностью, в той либо иной степени обычным поведением. И что же мы имеем на сегодняшний день? А вот что: союз психиатра, священника и полицейского, этих персонажей пьесы Пиранделло. Отец Джордан и Мейкпис сию секунду должны быть у меня, так что, уверяю тебя, у меня вот-вот будут две взаимоисключающие и тем не менее вполне профессиональные точки зрения. Что касается меня…» — В дверь постучали. — «Вот и они, — быстро дописал Аллейн. — Au revoir, любимая», и сказал:

— Войдите.

На отце Джордане был тонкий светлый костюм, белая рубашка и черный галстук. Его наружность и вообще весь облик настолько изменились, что Аллейну показалось, будто в каюту вошел незнакомец.

— Я полагаю, вовсе не обязательно носить в тропиках этот тесный стоячий воротничок, — пояснил отец Джордан свое превращение. — Буду облачаться в него к обеду, разумеется, а по воскресеньям придется потеть в сутане. Один вид ваших легких тропических одеяний был для меня просто непереносим. Этот костюм я приобрел в Ляс-Пальмасе, и будь обстановка несколько иной, я бы испытал огромное наслаждение, облачась в него.

Мужчины сели и выжидающе взглянули на Аллейна, который подумал о том, что, как бы искренне ни сожалели они о присутствии на борту судна убийцы-маньяка, нельзя сказать, что их роли им не по душе. Ведь оба пытливы, энергичны, к тому же у каждого есть к делу сугубо профессиональный интерес.

— Итак, каково ваше мнение относительно вылазки под названием «Эсмеральда»? — спросил Аллейн.

И священник, и врач согласились, что не произошло ничего такого, что противоречило бы временной теории Аллейна. Что касается реакции на происшедшее с куклой, то она была весьма интересной.

— Беда в том, что когда ищешь в поведении что-то особенное, оно чудится тебе на каждом шагу, — заметил отец Джордан. — Должен сказать, меня в равной степени смутила вспышка Дейла, злорадство супругов Кадди, нестерпимый педантизм Мэрримена и манипуляции над куклой Макангуса. Разумеется, это не имеет ни малейшего отношения к нашему делу, но даже бедная мисс Эббот вела себя, как мне показалось, нелепо. Как видите, я следил даже за теми, за кем не нужно следить.

— Почему вы назвали ее «бедная мисс Эббот»? — поинтересовался Аллейн.

— Мой дорогой друг! Полагаю, пояснения в данном случае излишни. Проблема несчастной старой девы в моей практике никогда не сходит с повестки дня.

Тим издал какой-то неопределенный звук.

— Да, это сразу ясно, что она несчастна. — Аллейн не без интереса взглянул на Тима. — Что означает этот ваш столь глубокомысленный звук?

— Думаю, в данный момент мисс Эббот для нас интереса не представляет, однако я хотел сказать, что тоже сходу узнаю этот тип, хотя, вполне возможно, мой способ ставить диагнозы в данном случае придется не по вкусу отцу Джордану.

— Вы так считаете? И тем не менее мне было бы любопытно о нем узнать, — сказал священник.

— Не стану утомлять вас подробностями, тем более что мы не имеем никакого права руководствоваться лишь поверхностными впечатлениями, — возразил Тим. — Замечу только, что по первому впечатлению она яркий пример женщины, лишенной свойственной ее полу привлекательности, которой не удалось найти удовлетворяющего ее самовыражения.

— С вашей точки зрения, то же самое можно сказать и о нашем убийце-маньяке, не так ли? — спросил Аллейн у Мейкписа.

— Безусловно. Как правило, в подобных случаях корни следует искать в какой-нибудь детской трагедии. Может, над ребенком господствовал какой-то ужас, может он испытал крушение надежд, жесточайшую ревность. Все это является причиной большинства психических отклонений. Я, как специалист в области психоанализа, не упустил бы возможности выяснить, по какой такой причине мистер Кадди столь болезненно реагирует на гиацинты. Думаю, ответ следует искать в каком-то инциденте, который он сам, возможно, помнит лишь подсознательно и который, может показаться на первый взгляд, не имел никакого отношения к гиацинтам. Что касается Обина Дейла, то меня, прежде всего интересует причина его особенного пристрастия ко всякого рода проказам. А если бы моим пациентом оказался мистер Мэрримен, я бы постарался установить причину его хронической раздражительности.

— Возможно, тут всему виной нарушение в пищеварении — он постоянно пьет содовые таблетки, — заметил Аллейн.

— Люди, страдающие плохим пищеварением, отнюдь не всегда бывают женоненавистниками. Мне кажется, этот его недуг связан с каким-то давним психическим расстройством.