Агата Кристи - Загадочное происшествие в Стайлзе [with w_cat]

Мы подошли к смежной двери. Она тоже оказалась заперта со стороны комнаты миссис Инглторп. Что было делать?

— О, дорогой сэр! — снова закричала Доркас, заламывая руки. — Как же нам быть?

— Я думаю, мы должны попытаться взломать дверь. Хотя это будет трудно. Пусть одна из горничных пойдет разбудит Бэйли и скажет, чтобы он немедленно отправился за доктором Уилкинсом. Давайте попробуем взломать дверь. Хотя подождите минутку! Кажется, есть еще дверь из комнаты Цинтии?

— Да, сэр. Но она всегда заперта. Ее никогда не открывают.

— Ну что же, все равно надо посмотреть.

Джон быстро побежал по коридору к комнате Цинтии. Мэри Кавендиш уже была там и трясла девушку за плечо, стараясь ее разбудить. Должно быть, Цинтия спала удивительно крепко.

Через минуту-другую Джон вернулся:

— Бесполезно. Там тоже заперто. Придется ломать. Мне кажется, эта дверь не такая крепкая, как та, в коридоре.

Мы все разом налегли на дверь. Рама была добротная и упорно сопротивлялась нашим совместным усилиям, но наконец мы почувствовали, что дверь подалась под нашей тяжестью и с оглушительным треском распахнулась.

Всей гурьбой мы оказались в комнате. Лоуренс продолжал держать свечу. Миссис Инглторп лежала на кровати; все ее тело сотрясали ужасные конвульсии. Должно быть, во время одной из них она опрокинула стоявший рядом столик. Однако, когда мы вошли, судороги, сводившие ее конечности, уменьшились, и она откинулась назад, на подушки.

Джон прошел через комнату и зажег свет. Затем послал Анни, одну из горничных, вниз, в столовую, за бренди, а сам подошел к матери. Тем временем я отпер дверь в коридор.

Я повернулся к Лоуренсу, чтобы спросить, можно ли их оставить, так как в моей помощи они больше не нуждались, но слова буквально замерли у меня на губах. Мне никогда не приходилось видеть такого странного выражения на человеческом лице. Оно было белое как мел. Свеча, которую Лоуренс продолжал держать в дрожащей руке, шипела и капала на ковер, а его глаза, пораженные ужасом или чем-то подобным, неотрывно смотрели через мою голову в какую-то точку на дальней стене. Будто он увидел что-то, вынудившее его окаменеть. Я инстинктивно проследил за его взглядом, но не увидел ничего необычного. В камине еще продолжали слабо мерцать огоньки в пепле, на каминной доске чопорно, в ряд стояли безделушки. Все имело явно безобидный вид.

Неистовые по силе приступы у миссис Инглторп, казалось, прошли. Она была даже в состоянии заговорить — задыхаясь, короткими фразами:

— Сейчас лучше… очень внезапно… Глупо с моей стороны запереть все двери изнутри.

На кровать упала тень, и, подняв глаза, я увидел Мэри Кавендиш, которая стояла около двери, обняв одной рукой Цинтию. Она придерживала девушку, выглядевшую совершенно ошеломленной и непохожей на себя. Лицо Цинтии было очень красное, и она все время зевала.

— Бедняжка Цинтия очень перепугалась, — проговорила миссис Кавендиш низким четким голосом. Сама она была одета в рабочую одежду. Значит, было намного позднее, чем я думал: слабая полоска дневного света пробивалась сквозь оконные занавески, и часы на камине показывали около пяти утра.

Ужасный крик задыхающейся миссис Инглторп, донесшийся с кровати, заставил меня вздрогнуть. Новый приступ боли овладел несчастной старой леди. Ее конвульсии стали такими неистовыми, что было страшно смотреть. Возле больной царило замешательство. Мы все стояли рядом, но были совершенно бессильны помочь или облегчить боль. Следующая конвульсия подняла миссис Инглторп с кровати так, что она опиралась на запрокинутую голову и на пятки, в то время как все тело невероятно изогнулось. Напрасно Мэри и Джон пытались дать ей еще бренди. Минуты шли… Миссис Инглторп снова страшно изогнулась.

В этот момент, авторитетно растолкав всех, в комнату вошел доктор Бауэрштейн. На мгновение он замер, глядя на несчастную, и в этот момент миссис Инглторп, увидев доктора, задыхаясь, крикнула:

— Алфред!.. Алфред!.. — и неподвижно упала на подушки.

В следующую секунду доктор оказался уже у постели и, схватив ее руки, стал энергично работать, применяя, как я понял, искусственное дыхание. Он отдал несколько коротких, резких приказов слугам. Завороженные, мы следили за ним, хотя, по-моему, все в глубине души понимали, что уже слишком поздно — ничего нельзя сделать. По выражению лица доктора я понял, что у него самого очень мало надежды.

Наконец, мрачно покачав головой, он прекратил свои попытки. В этот момент мы услышали снаружи шаги, и сквозь толпу домочадцев пробился доктор Уилкинс — небольшого роста, полный, суетливый человек.

В нескольких словах доктор Бауэрштейн объяснил, что он как раз проходил мимо ворот, когда выехала машина, посланная за доктором Уилкинсом, и тогда он изо всех сил побежал к дому. Слабым жестом руки доктор Бауэрштейн указал на неподвижную фигуру на кровати.

— Оч-чень печально… Оч-чень печально, — пробормотал доктор Уилкинс. — Бедная славная леди! Она всегда была слишком деятельна… слишком деятельна… несмотря на мои советы. Я ее предупреждал. У нее было далеко не крепкое сердце. «Спокойнее! — говорил я ей. — Спокойнее!» Но напрасно! Ее усердие и стремление к добрым делам были слишком велики. Природа взбунтовалась. Да-да! При-ро-да взбун-то-ва-лась!

Я обратил внимание на то, что доктор Бауэрштейн пристально следил за доктором Уилкинсом, когда тот говорил.

— Конвульсии были необычайно сильными, — доложил он, не отрывая от него взгляда. — Мне жаль, доктор Уилкинс, что вас здесь не было в этот момент и вы сами не были свидетелем. Конвульсии по своему характеру были титанические.

— О-о! — протянул доктор Уилкинс.

— Я хотел бы поговорить с вами наедине, — сказал доктор Бауэрштейн. И повернулся к Джону: — Вы не возражаете?

— Разумеется, нет.

Мы вышли в коридор, оставив докторов одних, и я слышал, как за нами в замке повернулся ключ.

Мы медленно спустились по лестнице. Я был крайне возбужден. Вообще, я обладаю определенным талантом дедукции, и манеры доктора Бауэрштейна положили начало моим самым, казалось, невероятным предположениям.