Шарлотта Брандиш - Леди из Фроингема [publisher: SelfPub]

– О, мистер Понглтон, это делается совсем не так!

Возмущённая Бернадетта выхватила из рук Седрика истерзанную луковицу, от которой осталась одна сердцевина. Подоспевший вовремя Хигнетт осторожно отодвинул миску с шалотом, подсунув Седрику корзинку с морковью, и без слов принялся чистить лук, снимая тонкую кожуру и выкладывая бело-розовые сочные жемчужины в фарфоровую миску. Бернадетта благодарно ему улыбнулась, одобрительно похлопала по руке и отправилась на помощь Оскару Финчу, который никак не мог сладить с цесаркой в её теперешнем, обезглавленном, виде, хотя весьма успешно справлялся с лечением её живых юрких товарок.

Лучше всех дело спорилось у Присциллы и Оливии – на широкой доске уже высилась горка нарезанных грибов, и соус был взбит и должным образом приправлен. Они работали быстро, слаженно, в четыре руки, как если бы заниматься стряпнёй обеим было не в новинку. Оливии вообще пришлись по душе и рассудительность Присциллы, и её спокойные, основательные манеры. Чем бы она ни занималась – вышивала, хозяйничала, рассказывала о тяготах жизни фабричных рабочих или беседовала с мужем, – всё у неё выходило ладно и просто. Она не делала попыток привлечь Оливию на свою сторону, не старалась превратить её в союзницу, и это, безусловно, делало ей честь и вызывало искреннюю симпатию.

Джордж участия в готовке не принимал вовсе и лишь хмуро на всех смотрел, дольше всех задерживаясь взглядом на Седрике. Вид у него был раздосадованный, и всем было бы легче, если бы он не мешался под ногами и покинул кухню. Седрик же, наоборот, на брата смотреть избегал и выглядел до того жалко и потерянно, что Оливию принялась грызть совесть за её вмешательство в сугубо семейные дела.

Вскоре по кухне распространились упоительные ароматы. Цесарка в окружении грибов и овощей, покрытая густым соусом с пряными травами, весело булькала в большой медной кастрюле и обещала гостям леди Элспет неземное наслаждение. Даже Джордж Понглтон приободрился и решил внести свой посильный вклад в приготовление ужина – деревянной ложкой на длинной ручке он старательно, хотя и совершенно неумело, помешивал жаркое, не обращая ни малейшего внимания ни на робкие протесты Бернадетты, ни на то, что капли соуса попадают ему на манжету рубашки.

Благодаря ли совместным усилиям, предпринятым гостями леди Элспет ради горячего ужина, или причиной тому было радостное предвкушение завтрашнего праздника, но атмосфера в столовой Мэдлингтон-Касл была не в пример теплее, чем предыдущими вечерами. Однако Оливию не покидало странное щемящее чувство (описывая его впоследствии, она употребила выражение «царапанье когтистой лапы рока», что заставило Филиппа с неудовольствием поморщиться), будто где-то рядом находится источник напряжённого злобного ожидания. Ощущение это было таким осязаемым, что ей даже пришлось мысленно одёрнуть себя: «Оливия Адамсон, сейчас же прекрати выдумывать всякий вздор!» Обычно эти слова, мысленно произносимые с интонацией миссис Тредуэлл – ужасно строгой директрисы пансиона Святой Урсулы, которая недолюбливала большинство своих подопечных и не давала себе труда это скрывать, – производили на живое воображение Оливии усмиряющее действие. Но на этот раз заклинание не помогло, и беспричинная тревога никуда не делась.

Все, кроме братьев, оживлённо принимали участие в обсуждении завтрашних событий и даже, к заметному удовольствию леди Элспет, делали ставки на то, кто в этом году первый из деревенских охотников изловит свинью, вымазанную маслом. Оскар Финч без тени сомнения предлагал в фавориты мистера Виндорма из дальних холмов, который обычно не упускал ни одной возможности побороться за главный приз – молотилку, и начинал тренировки по ловле скользкой хавроньи ещё в конце февраля. Слово дали и хмурой как туча Анне, которая решительно предложила кандидатуру старого Албота из соседней деревни, известного тем, что, несмотря на его семьдесят с лишком лет, ни одна свинья ни на одной ярмарке от него ещё не ускользала.

Бернадетта, вспыхивая всякий раз, когда принимала комплименты цесарке, была сыта одним лишь вниманием к своей скромной персоне. На её тарелке лежало птичье крылышко и малая толика овощей, и она, не умолкая ни на секунду, вела беседу сразу и с Оскаром Финчем, и с Викторией, которую этим вечером, при наличии воображения, можно было бы даже назвать любезной.

Основные хлопоты последних дней были позади. Завтрашний день сулил всем массу бесхитростных развлечений, и гости леди Элспет – все, кроме Джорджа и Седрика, – обсуждали предстоящее веселье.

Бернадетта вместе с мальчиками собиралась наведаться в каждую палатку, расположенную на главной лужайке, и не пропустить ни одной возможности поговорить по душам с матерью Монти. Её не на шутку встревожили беседа свекрови с преподобным Рутлингом и намерение встретиться с поверенным, и теперь убеждённость в том, что дело, ради которого она прибыла в Англию, улажено, сильно пошатнулась. Сердце Бернадетты под чёрным крепом вдовьего платья билось тревожно и часто, жаркое на её тарелке совсем остыло.

От Виктории не укрылось волнение французской вдовы. Поглощая нежнейшую цесарку, но не ощущая толком вкуса пищи, она старалась быть оживлённой и вела беседу со всей непринуждённостью опытной светской дамы, которая никогда не говорит того, что думает, и не выдаёт своих истинных мыслей ни выражением лица, ни интонацией. На самом деле в душе Виктории этим вечером бушевали чувства такой силы, что из-за шума в ушах она еле слышала собственный голос. Точно морские волны с громким шелестом яростно атаковали песчаный берег, раз от раза всё громче и громче. На Анну она старалась не смотреть, но, не в силах совладать с собой, порой разглядывала горничную с плохо скрываемой неприязнью. Разговор сплетничающих кухонных девчонок, который Виктория подслушала сегодня, нанёс ей глубокую сердечную рану. Речь шла о горничной и о шашнях, которые она завела с Джорджем. Казалось бы, ей давно стоило привыкнуть получать подобные известия, но на этот раз Джорджа видели в тот момент, когда он передавал Анне пухлый конверт с деньгами, и этого ему прощать Виктория не собиралась. В душе её происходила яростная борьба, и жажда отмщения, питаемая женской обидой и попранным самолюбием, уверенно водрузила флаг на том месте, где раньше обреталась лояльность к супругу и его маленьким слабостям.

Присцилла Понглтон по сравнению с ней являла собой образец спокойствия и уверенности. Она шутливо, в своей обычной манере, беседовала с Оливией и пыталась расшевелить Седрика, который сидел напротив неё и выглядел опустошённым и жалким. Будто ребёнка, она уговаривала мужа как следует поесть, расхваливая ужин и пытаясь воодушевить его силой своего энтузиазма. Попытки эти оставались тщетными, и на лице Присциллы Оливия заметила неприкрытую тревогу.