Рекс Стаут - Три двери смерти

– С тебя десять центов, Энди! – крикнул он. – Как видишь, снега пока нет!

– Обратись к моему адвокату, Гас, – осклабился Красицки.

При подъезде к имению мы не видели оранжерею, поскольку, как оказалось, она располагалась на южной стороне дома. Даже в промозглый декабрьский день оранжерея производила сильное впечатление: особняк на ее фоне выглядел несколько бледно. Мощный каменный фундамент, как и у дома, куполообразная стеклянная крыша – оранжерея была высокой, просторной и красивой. С одной стороны к ней примыкал крытый шифером одноэтажный домик. Как раз к нему и шла тропинка, по которой нас вел Красицки. Всю стену дома опутывал плющ, а дубовая дверь была отделана железом. На ней красовалась здоровенная табличка. Заключенная в рамочку надпись была выполнена красной краской, буквами такими большими, что можно было прочесть и за двадцать шагов:

ОПАСНО!

НЕ ВХОДИТЬ!

ДВЕРЬ СМЕРТИ!

– Не слишком-то любезное приветствие, – пробормотал я себе под нос.

А Вулф, склонив голову, посмотрел на табличку и спросил:

– Цианистый газ?

Красицки, сняв табличку, вставил ключ в замочную скважину и покачал головой:

– Цифоген. Ничего страшного, все в порядке, мы проветривали несколько часов. Надпись на табличке излишне образна, даже поэтична, но она уже была, когда я устроился на работу. Насколько я понимаю, ее сделала сама миссис Питкэрн.

Оказавшись внутри оранжереи, я первым делом тщательно принюхался. Цифоген – средство для окуривания, которое использовал в своей оранжерее и Вулф, поэтому я знал, сколь смертельно опасен данный препарат. Однако я ощутил лишь едва заметный запах этого фумиганта и потому с чистым сердцем продолжил дышать и дальше. Внутри домика располагались кладовка и подсобка. Вулф тут же принялся осматриваться.

– Вы уж простите, – вежливо, но при этом торопливо произнес Энди, – но после окуривания я по утрам всегда запаздываю…

Вулф, сама любезность, проследовал за садовником в оранжерею. Я поплелся за ними.

– Здесь располагается холодный отсек, – пояснил Красицки, – потом идет теплый, а за ним – третий, умеренный. Он примыкает к оранжерее. Мне надо перекрыть вентиляцию и включить кое-какую автоматику.

Владения садовника впечатляли, однако мне, человеку, привыкшему к образу жизни Вулфа, который возводил порядок в абсолют, показалось, что как раз порядка здесь и не хватает. Затем мы проследовали в теплый отсек, и там я всласть насладился радующим душу зрелищем: выражением лица Вулфа, когда он разглядывал Phalaenopsis Sanderiana с девятнадцатью побегами. Я редко видел, чтобы глаза его так горели от восхищения и зависти. Не буду отрицать, цветы и впрямь оказались хоть куда. Ни на что не похожие, совершенно особенные: ярко-розовые лепестки с коричнево-фиолетово-желтыми разводами.

– Это ваши орхидеи? – жадно поинтересовался Вулф.

– Они принадлежат мистеру Питкэрну, – пожал плечами Энди.

– Меня не волнует, кому они принадлежат. Кто их вырастил?

– Я. Из семян.

– Мистер Красицки, позвольте пожать вам руку, – пророкотал Вулф.

Энди милостиво разрешил это сделать, после чего отправился в соседнее помещение, видимо, для того, чтобы отключить остальные вентиляторы. Вулф задержался в теплом отсеке еще на несколько минут. Вдоволь наглядевшись на Phalaenopsis Sanderiana, он двинулся в следующее помещение. Там были собраны самые разные растения, начиная от фиолетовой герани и заканчивая растущим в кадке неизвестным деревцем, усыпанным невероятным количеством крохотных беленьких цветочков. Если верить табличке, это чудо называлось Serissa foetida, или серисса вонючая. Я понюхал ее, но ничего не почувствовал. Тогда я растер один из цветков пальцами, поднес их к носу и втянул воздух. Больше вопросов насчет названия у меня не возникало. Как назло, сок впитался в кожу, поэтому пришлось вернуться в подсобку, где была раковина, и вымыть руки с мылом.

Когда я вернулся обратно, Энди как раз собирался продемонстрировать Вулфу еще одно свое достижение:

– Вам, конечно, доводилось слышать о Tibouchina semidecandra? Иногда ее еще называют Pleroma mecanthrum или Pleroma grandiflora…

– Разумеется, – заверил садовника Вулф.

Бьюсь об заклад, он слышал эту тарабарщину впервые в жизни.

– Так вот, – продолжил Энди, – у меня имеется двухлетний экземпляр. А вырастил я его из побега. Сейчас цветок всего два фута высотой, а уже пошли ветки. Листочки не овальные, а круглые, такие необычные… Погодите, я вам сейчас покажу, я убрал растение подальше от света…

Он подошел к зеленой занавеске, прикрывавшей до самого пола длинный выступ, располагавшийся вдоль стены на уровне пояса. Приподняв занавеску за край, садовник присел на корточки и залез в нишу под выступом, так что голова и плечи скрылись из виду. Вдруг он замер. Прошла секунда, другая, а Энди по-прежнему оставался неподвижным. Наконец он выбрался, стукнувшись головой о бетонный выступ, выпрямился и застыл, словно сам был из бетона. Лицо садовника покрывала мертвенная бледность, а глаза были закрыты.

Тут мы зашевелились, и он поднял веки. Увидев, что я потянулся к занавеске, Красицки прошептал:

– Не смотрите, не надо. Хотя нет, смотрите. Пожалуй, вам лучше это увидеть.

Я приподнял занавеску, заглянул в нишу и… застыл, точь-в-точь как перед этим Энди. Наконец я пришел в себя, выбрался обратно, в отличие от садовника избежав столкновения с выступом, и, повернувшись к Вулфу, сообщил:

– Там труп. Труп женщины.

– Мне кажется, она умерла, – прошептал Энди.

– Ну да, я же и говорю: труп, – согласился я. – Мало того, тело успело окоченеть.

– Проклятье! – прорычал Вулф.

А теперь позвольте вам кое-что объяснить. Несмотря на то что частный детектив, в отличие от полицейского или адвоката, не дает клятву служить закону, он действует на основании лицензии, которая накладывает на него определенные обязанности. Я не был исключением, поскольку в моем кармане лежало удостоверение частного детектива на имя Арчи Гудвина. Однако в тот самый момент, когда я стоял там, в оранжерее, и переводил глаза с Вулфа на Красицки и обратно, то думал вовсе не о своих профессиональных обязанностях. В голове у меня вертелась лишь одна мысль: как же нам все-таки не везет. Ну почему Вулф даже до Уэстчестера за садовником толком прокатиться не может, не наткнувшись при этом на труп? Тогда я еще не знал, что убийство это самым тесным образом связано с поисками садовника, которые Вулф развернул, а потому не усмотрел причинно-следственной связи, посчитав все простым совпадением.

Энди продолжал стоять неподвижно, словно статуя. Вулф двинулся к выступу.

– У вас не получится так низко нагнуться, – предупредил я.

Он все же попробовал, убедился в моей правоте, опустился на колени и поднял занавеску. Я присел рядом на корточки. Света было мало, но его вполне хватало для того, чтобы все осмотреть. Наверняка смерть исказила черты женщины, но не слишком. У покойной были изящные руки и красивые светло-каштановые волосы. Одета в платье из синего искусственного шелка с рисунком. Несчастная лежала, вытянувшись на спине, открыв рот и широко распахнув глаза. Кроме трупа, в нише ничего не было, разве что опрокинутый горшок диаметром восемь дюймов, из которого торчало растение с практически полностью отломанной веткой. Вулф подался назад и встал. Я последовал его примеру. За все это время Энди не сдвинулся с места.