Филлис Джеймс - Неподходящее занятие для женщины [= Неженское дело] [litres]

– Расскажите об этом.

– А рассказывать и нечего. Мы велели девушкам обождать в машине – Изабелль и так насмотрелась достаточно, а Софии надо было приглядывать за ней. Кроме того, добрая память о Марке вынуждала нас не показывать всего этого Софии. Не кажется ли вам странной, Корделия, такая забота о чувствительности мертвого тела?

Думая о своем отце и о Берни, Корделия сказала:

– Возможно, только когда человек умрет, мы можем позволить себе продемонстрировать степень своей привязанности к нему. Только тогда мы спокойны, что он никак ею не воспользуется.

– Цинично, но справедливо. Во всяком случае, делать здесь нам уже было нечего. Тело Марка и вся комната уже выглядели к этому моменту именно так, как показала мисс Маркленд. Дверь была открыта, занавеска задернута. Марк висел голый по пояс, в одних джинсах. Ни журнальных фотографий на столе, ни помады на лице. Зато из машинки торчала предсмертная записка, на решетке возвышалась горка пепла. Все указывало на то, что посетитель не терял времени даром. Мы не стали задерживаться. Некто – может быть, обитатель дома – мог вернуться в любую минуту. Несмотря на позднее время, кое-кому в тот вечер определенно не сиделось на месте. За несколько часов у Марка перебывало больше посетителей, чем за все время, проведенное в коттедже: то Изабелль, то неведомый самаритянин, то мы.

Корделия подумала, что перечень неполон: кто-то побывал у Марка еще до Изабелль – этот «кто-то» и был убийцей. Она неожиданно спросила:

– Со мной вчера сыграли дурацкую шутку: вернувшись сюда с вечеринки, я обнаружила, что на крюке болтается валик с кровати. Ваша работа?

Будь его изумление деланным, это означало бы, что он гораздо более способный актер, чем Корделия могла себе представить.

– Конечно, не моя! Я считал, вы живете в Кембридже, а не здесь. Да и зачем мне этим заниматься?

– Чтобы отпугнуть меня.

– Но ведь это безумие! Разве вас отпугнешь? На других женщин можно нагнать страху, но никак не на вас. Мы старались убедить вас, что смерть Марка не представляет собой ни малейшей загадки. Подобная же шутка только убедила бы вас в обратном. Нет, это чужие проделки. Скорее всего это сделал тот, кто побывал здесь после нас.

– Знаю. Кто-то рискнул ради Марка. Ему – или ей – не хочется, чтобы я здесь вынюхивала. Но гораздо проще избавиться от меня, просто сказав правду.

– Откуда ему знать, можно ли вам доверять? Что вы станете делать теперь? Вернетесь в город?

Он старался говорить непринужденно, но ей показалось, что она расслышала скрытое нетерпение.

– Думаю, да, – ответила она. – Следует повидаться с сэром Рональдом.

– Что вы ему скажете?

– Что-нибудь придумаю. Не беспокойтесь.

По восточному краю неба начинала разливаться заря, и самые сварливые птицы уже шумно протестовали против наступления нового дня, когда Хьюго и Изабелль отправились восвояси. Они увозили с собой картину Антонелло. Корделия наблюдала за ее снятием со стены с сожалением, словно коттедж покидала частица самого Марка. Прежде чем подхватить картину под мышку, Изабелль окинула ее серьезным, профессиональным взглядом. Корделия подумала, что она, по всей видимости, достаточно щедро раздает свое имущество, будь то картины или люди, но лишь в долг, при условии, если возврат будет происходить незамедлительно по первому требованию и при сохранении предшествовавшего одалживанию качества. Стоя у калитки, Корделия наблюдала, как управляемый Хьюго «рено» выкатывается из тени живой изгороди. Она помахала им рукой – вынужденный прощальный жест утомленной хозяйки, провожающей засидевшихся гостей, – и вернулась в коттедж.

В гостиной было пусто и холодно. Она торопливо сунула оставшиеся поленья в затухающий камин и подула на угли, чтобы оживить пламя. Потом она стала бесцельно слоняться по комнате. Она не надеялась снова уснуть, хотя короткая и беспокойная ночь оставила ее совершенно разбитой. Но ее тревожило кое-что посерьезнее. Впервые за все время она поняла, что боится. Зло существует – для того, чтобы убедиться в этом, можно обойтись и без монастырского образования. Зло посещало эту комнату. Перед ним меркнут испорченность, бессердечие, жестокость, расчет. Зло. Она ни минуты не сомневалась, что Марк пал жертвой убийства, но все было проделано с поистине дьявольской изворотливостью. Если бы Изабелль рассказала о том, что видела, никто бы ни за что не поверил, что у смерти могла быть какая-либо иная причина, кроме случайности. Корделия и без книги по судебной медицине знала, в каком свете все это предстало бы перед глазами полиции. Хьюго был прав: такие вещи случаются сплошь и рядом. По крайней мере он, будучи сыном психиатра, слышал или читал о подобном. Кто еще? Да любой более-менее образованный человек! Но только не Хьюго. У Хьюго есть алиби. Ее рассудок отказывался представить, что Дейви и София способны участвовать в столь кошмарных манипуляциях. Но очень характерно, что они не побрезговали запастись фотоаппаратом. Даже в сострадании они не забывают о самосохранении. Могли ли Хьюго и Дейви стоять вот здесь, под кошмарным трупом Марка на крюке, обсуждая расстояние и экспозицию, прежде чем сделать снимок, способный реабилитировать их ценой его позора?.. Она побрела на кухню вскипятить чай, радуясь, что ей удалось оторваться от притягивающего зрелища крюка, торчащего в потолке. Раньше оно почти не тревожило ее, теперь же превратилось в навязчивый фетиш. Ей уже казалось, что крюк вырос с прошлой ночи, что он увеличивается с каждой минутой, и она не могла оторвать от него взгляд. Сама же гостиная определенно уменьшилась в размерах; из святилища она превратилась в келью, пребывание в которой грозит клаустрофобией, в место отвратительное и постыдное, как сарай, где приводят в исполнение смертный приговор. Даже яркий утренний свет был пропитан вездесущим злом.

Дожидаясь, пока закипит чайник, она заставила себя сосредоточиться на делах предстоящего дня. В

столь ранний час не хотелось теоретизировать: она пока не могла найти рационального применения своему новому знанию. Рассказ Изабелль был слишком сложен, в его свете ситуация не обретала ясности. Предстояло выяснить еще немало фактов. Она решила продолжить выполнение заранее намеченной программы. Сегодня ей предстоит посетить Лондон и изучить завещание дедушки Марка.

Однако до того момента, когда можно отправляться в дорогу, оставалось еще часа два. Она решила добраться до Лондона на поезде, оставив машину у кембриджского вокзала: так и быстрее, и проще. Ей не улыбалась перспектива провести целый день в городе, когда разгадку определенно надо искать здесь, в Кембриджшире, однако в это утро она с радостью убежит из коттеджа. Не находя себе места от потрясения и смятения, она бесцельно переходила из комнаты в комнату, пока не оказалась в саду, откуда было все же ближе до вокзала. Отчаявшись найти себе более полезное применение, она взялась за вилы и вскопала грядку, оставленную Марком незаконченной. Вряд ли она поступила правильно: ведь прерванная работа была частью доказательств в версии об убийстве. Однако ее видели многие люди, в частности, сержант Маскелл, которые при необходимости смогут засвидетельствовать это; вид же недокопанной грядки и торчащих из земли вил выводили ее из себя. Поправив положение, она немного успокоилась и прокопала еще час, ни разу не остановившись, после чего аккуратно вытерла вилы и поставила их в сарай, к лопатам и граблям.