Ольга Шарапова - Фрактал Мороса [litres самиздат]

Васька подрастала, агукала, переворачивалась, ползала, улыбалась опущенными уголками рта.

Федор Сергеевич трахал полячек, но потом примирился с женой и снова стал спать с ней.

Перед отъездом Васька заболела бронхитом, и только тогда местные врачи заподозрили неладное. В два года она плохо ходила и почти не говорила. Федор Сергеевич списывал это на то, что жена мало занималась ей, да и узбеки – народ своеобразный. Бронхит вылечили; врачи настаивали, чтобы девочку оставили для обследования, но командировка заканчивалась, и он отказался.

Врачи в Москве предлагали какую-то рутинную окраску хромосом и анализ по Касперссону 65 65 Рутинная окраска хромосом и анализ по Касперссону – одни из первых массовых генетических исследований в медицине. , но анализ ничего не показал. Отставание в развитии было все больше.

– Она у вас очень милая. Если заниматься, вполне может жить в социуме. Смотрите, музыку любит, – рассказывала профессор с орлиным профилем, явно счастливая в личной жизни, – и очень на вас похожа.

– Похожа?

– Смотрите, родинки на локте одинаковые, ямочка на подбородке, цвет волос.

– У жены дедушка был узбек, она на него похожа.

– Да что вы! – врач сдержанно усмехнулась. – Какие узбеки! Вы что-то путаете. Слушайте с Василиной детские песенки. Вот увидите, она будет лучше говорить и понимать.

Федор Сергеевич честно пытался полюбить Василину. Но заставить себя полюбить трудно. Наверное, на неделю его хватило после этой беседы. Ее мычание, слюни, кружение по комнате, словно в кукольное платьице нарядили черта, были невыносимыми. В шесть лет ее сдали в интернат и больше уже не пытались что-то сделать. Периодически он и Инна навещали дочь, и она их узнавала.

Федор Сергеевич уже смирился с тем, что сам произвел на свет такое существо, бессмысленное, к кружащееся, как муха с оторванным крылом. Он не вспоминал уже узбеков, хотя и остался в душе осадок.

К вечеру он протрезвел. Жена должна была уже прийти, но задерживалась, Василина кружила и кружила и хватала его корявыми пнями своих пальцев.

– Сядь уже! – нет, она продолжала, и от усталости только становилась агрессивней, а он уже не знал, как с ней сладить, в какой-то момент они стали драться.

Одуревший от нескончаемой суеты Федор Сергеевич тряс Василину, пытаясь остановить, она понимала это как игру и только заводилась. От его толчков и встряхиваний она смеялась. Видя, что эффект обратный, Федор Сергеевич стал бить ее. Тогда Василина зашлась рыданиями. Она смеялась и плакала, и драка не прекращалась.

«Я умру, я больше не могу», – голова раскалывалась от коньячного остатка и суеты, он потащил Василину в ванну под холодный душ.

А потом пришли жена и Таня, и все как-то успокоилось.

А утром Таня, зная, что теперь увидит Василину нескоро, попрощалась, погладила спящую по густым кудрям темных волос.

«Отдохнул три дня после командировки, называется», – мысленно ворчал Федор Сергеевич.

Жена красила ногти, а потом, когда они высохли, пошла в ванную. Василина потащилась за ней.

И только он выдохнул, радуясь, что уже вот-вот избавится от своего питекантропа, страшные удары, треск и крик раздались из закрытой ванной.

Инна и Василина с почерневшим лицом лежали на полу. Пульс у Инны был, правда, аритмичный. Он вызвал скорую.

* * *

В тот самый час, когда Федор Сергеевич метался вокруг жены, разбитых Ликасом щипцов для волос и погибшей от удара током Василины, Таня поехала к Юргису. Она сбежала с двух последних пар, и автобус вез ее мимо прохладных бетонных коробок с людьми в сторону его дома. А потом Таня приходила в институт веселая и загадочная, иногда задумчивая. Василину через день кремировали, урну поставили на балкон, и могилы у нее не было.

* * *

Поездка в Суздаль для студентов была бесплатная. Ликасу не полагалось, но секретарша декана ему симпатизировала, что-то там записала, и рано утром 23 февраля у гостиницы «Савой» студентов подхватил «Икарус» и повез в заснеженный мрак недалекой резкоконтинентальности.

Ликас боролся со сном, заглядывал в зажигающиеся окна. Было зябко. Рядом сидел Рома и дремал, а впереди у окна – Таня. Лицо ее, то задумчивое и сонное, то любопытное с острыми карими глазами, отражалось бликом в оконном стекле. Она то поднимала ладонь и тонкими пальцами крутила сережку, то опиралась на кулак подбородком. Ее юное, словно выточенное из камня лицо было особенно прекрасно в этом слабом отражении, оно растворялось в белых заснеженных полях, подсвечивалось огоньками деревенек на пути.

И всю эту дорогу до Суздаля Ликас видел сквозь ее лицо, а Дарьяша, сидевшая сзади, сквозь его отражение.

* * *

– А вы знаете, что у Ромы сегодня день рождения?!

– Да ладно!

– Ты сдал меня, гад!

– Нет чтобы проставиться, поперся на экскурсию просто так. С тебя пузырь!

– Ну, я согласен! Когда вернемся, – закряхтел Рома. Он смутился.

– Не повезло нашему Ромке, день рождения в праздник, считай на подарок меньше.

– Ну, не скажи! Не повезло, это когда день рождения летом. Вот у меня летом. В каникулы все разъезжаются, и я праздную его только с родственниками.

– Нет, Дарьяш, летом – это хорошо. И умереть и родиться.

– Особенно умереть!

– Чего хорошего?!

– На могилу будут приходить, а зимой – никто не придет.

– Рома, мы тебя поздравляем!

* * *

Церковь на площади была открыта всем ветрам. Она завернулась в синее небо, в неожиданную предвесеннюю ясность. Ветер и мороз охватывали тысячами тонких пальцев. Белый гостиный двор, монастырь, храмы с заколоченными вратами и окнами и Таня, отражавшаяся во всех стеклах, мимо которых проходила. Музей игрушки, заснеженные мосты, белый целлофановый пакет, возносящийся на Торгу 66 66 На Торгу – Площадь около торговых рядов Гостиного двора в центре Суздаля. . Бессмысленный город горького и сладкого чужого прошлого, в который хочется приехать еще, но оставаться слишком страшно.

Отобедали в большом зале столовой, где давали порезанный наискось черный хлеб и квас к серым котлетам.

А потом они снова мерзли в овраге под крепостным валом, и только Таня была равнодушной, и не замерзшей, и не испуганной.

– Ты замерзла?

– Ага! Немножко. Ноги замерзли. А ты?

– Тоже.

Дарьяша взяла его руки в свои теплые мягкие ручки.

– А руки теплые!

– Они у меня всегда теплые!

Ликас сел с ней, враз оборвав отражения. И всю дорогу назад они говорили о климате севера и средней полосы, о доме, о том, как лучше искать музыку по друзьям, где достать шмотки.

И деревни мелькали в ранней ночной темени, разрушенные храмы холодной войны страны самой с собой.