Ольга Шарапова - Фрактал Мороса [litres самиздат]

– Где ты живешь?

Он сказал.

– А если я приеду?

– А если я сам тебя затащу?

– Затащи.

– Поедем сегодня?

– Сегодня нет.

– А завтра?

– Попробуем.

* * *

Снег падал последними февральскими хлопьями, вырезанный из бумаги, из ваты, из перьев белой птицы.

Дарьяша хотела попросить его постелить новое белье, но не хватило духу, а сам он не догадался.

«Ну и черт с ним. В конце концов, может так и надо. Какая разница». Мягкие ее руки, всегда теплые, касались его кожи, и он уже не очень различал, кто это, когда придавил ее к дивану, и не с первого и даже не со второго раза в такт его пружинящим движениям, он входил в резонанс с чем-то неведомым, холодным, вечным и временным для него.

Чье это лицо перед ним, кто это – не важно. Что это неаполитанской пастелью 67 67 Неаполитанская пастель – светлая краска, чаще телесного цвета. набросано случайным художником?

Ветер раскачивал липку во дворе. Скрип ее был метрономом медленного начала их соития.

* * *

Чтобы расти, нужны нетупиковые люди рядом. Ветер весенний иногда прилетает в Москву в феврале. Солнечный воздух, пропитанный мокрой землей. Это то самое, тягостное-теплое, невыразимое, лучшее, что только можно вдохнуть в марте, когда тает снег. Как там сейчас в Литве? Тепло, и в воздухе водяные пузыри. Крыши особенно яркие. Когда обливаешь что-то водой, цвет наполняется, берет взаймы жизнь и жидкость вокруг. И в Литве это особенно чувствуется. Как бы ни казался себе Ликас русским, проснувшаяся любовь его к прошлому уже не гасла. Она не гаснет почти ни в одной нации, потерявшей свое. Ее невозможно низвести, растворить. Любовь генетическая и любовь кинетическая 68 68 Кинетический процесс – процесс в неравновесных средах. . «Даже у греков нет такого названия любви к одной из двух родин».

Мир, ограниченный низкорослым двором, когда нет сил выйти из дома. Эти дешевые книжки по пятьдесят страниц.

Ликас вспомнил, как в учебнике по физике на примере квадратов и шаров показывались бессмысленные опыты. Шар, который держали на весу имел кинетическую энергию, а этот же, упавший – лежал на плоской поверхности, и в рамке было написано: «переход кинетической энергии в потенциальную». То есть, возможность упасть, потенциал к действию, подвешенность – это кинетическая энергия. Он так и не понял ничего тогда.

Он переводил книжку религиозных извращенцев. «Последователи мисс Богородицы Феодулы». Абсурдный эрзац американских сект. «Время ускоряется за грехи наши. Пороки родовые ускоряют время».

«Интересно, если заменить термины на какие-нибудь совсем другие, заметит ли корректор? А если заметит, скажу, что не понял».

Он отодвинул книгу, начал вспоминать литовских божков, словечки и суеверия из тех времен, когда в детстве они производили впечатление и имели такое живое звучание, которое сейчас иметь не могут. Он вспомнил, как ругались отцовская бабушка и мать, и сразу вдруг остановился. Мать… Он ведь почти два месяца не говорил с ней, а она угрожала переехать в Москву, продать квартиру в Каунасе. И то, что о ней не было слышно, даже радовало. Но что-то давно она не звонила.

Был первый час ночи. Но он набрал каунасский номер.

– Sveiki 69 69 Sveiki – «Алло» (лит.) .

– Мать, привет!

– Что? Вас плохо слышно.

– Мама, это я.

– Вы видели время?

– С тобой все в порядке?

Отбой, гудки.

Ликас набрал еще раз. Трубку сняли и сразу бросили.

«Но я же не мог забыть номер, перепутать цифры. Это был не ее голос. Совершенно точно».

Он стал вспоминать, не болело ли сердце? Нет, не болело. Ничто не предвещало. «По ошибке не с тем соединили», – на этой мысли он уснул.

Снилась ему церковь, где в детстве он прятал велосипед и где вместе с Йонасом видел безмолвного человека.

В каждом пригороде, где он бывал, была такая высокая кирха со шпилем или без. И даже когда ездили в Суздаль, в селах Московской и Владимирской областей были церкви с куполами, как шлемы вросших в землю витязей, или с гостеприимными самоварами на облезших кровлях. «Мы познаем мир через религию, науку и искусство. Объект выражения религии есть в каждом мало-мальски населенном месте. Объект выражения науки есть в виде школ в зачаточном своем воплощении, а галереи и музеи – эти вообще только в крупных городах. И только церковь дает нам возможность говорить не говоря все, что угодно. Но, в целом, все регламентировано, ничего нельзя трогать руками. Только церковь красива, как каменное кружево, и видна на каждом пригорке, остальное – нет».

Во сне Ликас пытался строить в деревнях школы, похожие на соборы, но они не строились и торчали в небо сломанными лестницами.

* * *

Если вы когда-нибудь будете в Страсбурге, найдите гигантский платан на берегу каналов Или рядом с крытыми мостами в Маленькой Франции. Здесь кафе у воды и всегда многолюдно. Здесь я пишу свои размышления о прочитанном в архиве Мороса. Его телефонные счета, его пометки на полях телефонной книги, его записи, которые не сворачиваются в клубок, а закручиваются в спираль наутилуса. И мне кажется, что я режу эту раковину на плоские пластины, расчленяя аммонит 70 70 Аммонит – вымерший подкласс моллюсков, получивших свое название в честь древнеегипетского божества Амона с закрученными рогами. .

* * *

– Это номер ***?

– Да.

– Вы давно живете в этой квартире?

– Почему вы спрашиваете?

– Это моя квартира!

– Какой у вас адрес?

Ликас назвал.

– Вы что-то путаете. Мы недавно живем здесь, – смягчилась женщина, – но о вас слышим впервые.

– Вы обменялись? Купили?

– Город выдал. Это соцжилье.

– Соцжилье?!!!

– Простите, не понимаю, что обсуждать…

– Вы знаете Наталью Н.?

– Нет.

– А соседи?

– Какие соседи? Простите. Все. Простите, – женщина положила трубку.

Это было неожиданно. «Придется ехать в Литву. Искать мать. Куда она делась?» Он позвонил тетке Але, рассказал, что случилось, тетка насторожилась, незримо всплескивала руками, но помогать, похоже, не спешила. Денег на дорогу не было. Он еще не закончил последний перевод, а в издательстве платили только за сделанную работу. Пришлось одалживать.

Он пробыл в Литве всего один день. Останавливаться было не у кого. Ночевать в марте на улице даже в знакомых местах невозможно.

Он совершенно неожиданно понял, что здесь никого из своих не осталось. Постучался к Симонасу, и даже показалось, что дома кто-то есть, но не открыли. В квартире родителей жила посторонняя семья, и общаться с ним не собиралась. Вечной старухи Алге у подъезда не было, наверное, умерла. Храм обнесли сеткой-рабицей. В морге матери не нашлось.

Город отстранился от него, словно обиженный предательством, повернулся неузнаваемым боком. Куда идти, где искать, а главное, в свои годы он совершенно не знал, как действовать… Пойди в администрацию, в милицию – еще и в армию заберут, еще и былые уголовные делишки вспомнят…