Олег Механик - Шпилька

Никто не откликается. В тишине слышится только пищание миллиона сверчков.

– Ева! А ну открой! Слышишь меня? – кричит он и чувствует, как начинают потеть ладони.

За дверью никто не отвечает. Глеб ещё раз разбегается и снова таранит дверь плечом. Бесполезно. Дверь словно вросла в толстый дубовый косяк.

– Ева открой! Это уже не смешно! – уже истошно орёт он. Рука хлопает по карману. Блядь! Телефон остался в доме. Что же это такое?

Он начинает метаться по замкнутому периметру парилки в поисках возможного выхода. Глухо, только это чёртово окно, но оно настолько маленькое, что через него даже пацан не пролезет. Неужели это конец? Она заманила его в ловушку по заданию Лёхи. Как же он не догадался, что они могли снюхаться. Здесь его обнаружат в лучшем случае через неделю. Что же делать?

– Ты там не заскучал? – доносится из-за двери её голос, внезапно ставший таким милым. Он почувствовал себя потерявшимся ребёнком, который только что нашёл маму.

– Ева! Ева…ты больше так не шути. Давай открывай!

– Какие шутки? Мы же с тобой договорились, что ты побудешь Иваном. Вот тебе ситуация, только ко всему этому представь, что в помещении стоит температура порядка восьмидесяти градусов. Твои действия, Глеб?

– Я…я не знаю. Здесь только окно. Я бы попытался разбить окно, чтобы был кислород.

– Правильно! Разбей его.

– Нечем…Только камнем.

– Правильно, Глеб. Последний человек, который видел Ивана живым забрал с собой ковшик, чтобы тот не смог разбить им окно.

– Почему же он не учёл, что в печке есть камни, которыми можно разбить это окно?

– И почему же он не разбил?

– Видимо не успел. Сердце прихватило.

– Да прихватило! Ты знаешь, какая температура камня, который лежит в раскалённой топке? Слушай Глеб, а вы тогда не заметили ожогов на его ладонях?

– Да кто тогда на его ладони заглядывал? Всё Ева открывай, я больше не могу.

– Ваш друг умер очень мучительной смертью. Тот, кто это сделал человек очень жестокий и хладнокровный. Если это был ты, я не уверена в своей безопасности. – Голос за дверью изменился. В нём слышатся ледяные оттенки.

– Ты чё несёшь, Ева! Это был не я.

– А почему я должна тебе верить? Расклад простой и ты один из трёх возможных подозреваемых. Процент риска очень высокий.

– Немедленно открой дверь и выпусти меня отсюда. Эта игра зашла слишком далеко! – рычит Глеб угрожающим тоном.

– Ладно, Глебушка, не плачь. Сейчас выпущу. Только, чтобы ты не делал резких движений, я сразу же предупреждаю, что оставила напоминалку, где я нахожусь и с кем. Если я вдруг пропаду, эта напоминалка сразу даст о себе знать.

– Открывай давай!

Что-то глухо брякнуло и дверь распахнулось. Она стоит на пороге и хитро улыбается.

– Это не смешно! – Глеб отталкивает её плечом и выходит из парилки. – Как ты её закрыла?

Она поднимает кочергу, которая теперь лежит вдоль стенки.

– Смотри!

Закрыв дверь, она подставляет плоский конец кочерги под основание деревянной ручки, а другой, кривой конец упирает в угол, образуемый деревянным настилом и обитой шпоном стеной.

– Вот так!

– Как ты это…почему ты решила, что было именно так? – раздражённо спрашивает Глеб.

– Смотри! Видишь это…и вот здесь. – Коготок указывает на зазубрины, образовавшиеся под ручкой. Точно такие же зазубрины были внизу у стены.

– Ну и что? Так это сейчас получилось, от того, что я дверь толкал.

– Не-ет, Глеб! Ты себя переоцениваешь. В твоём случае я упёрла кочергу немного в стороне. Видишь здесь? – Она показывает пальцем на глубокие царапины чуть левее от кривого прутка, прислонённого к стене. – Твой друг, видимо поздоровее тебя был, да и мотивации у него было побольше. Там даже трещина в доске образовалась. Видишь?

– Ты хочешь сказать, что кто-то подпёр дверь снаружи и оставил Ваньку умирать в парилке?

– Ты поразительно догадлив. Выждав необходимое время, этот человек вернулся, открыл дверь, убедился, что Иван готов и убрал кочергу. Он просто не стал заморачиваться, чтобы положить кочергу на своё место, а в спешке просто убрал её подальше.

Глеб плюхается на диван и обхватывает голову руками.

– Нет! Бред какой-то. Все были там, в комнате…мы и девчонки. Олеся с ним оставалась, она же его и нашла потом…

– Вряд ли это сделала проститутка. Разве что исполняла чей нибудь заказ. Но и в этом случае у девочки должны были быть железные яйца.

– Почему нет? Ты ведь тоже исполняешь заказ. Я в последнее время вообще много узнаю об особях противоположного пола. – Глеб поднимает глаза.

Она сидит на краешке деревянного стола и смотрит на него сверху вниз, словно сканирует этими зелёными лучами. Ножка в кеде болтается туда сюда. Такая аппетитная фигурная ножка. Его взгляд ползёт дальше, туда, под обрез жёлтого платья. «Нет…нет…нет…я не хочу…немедленно отвернись» – кричит внутренний голос, но глаза уже примагнитились к этому заветному месту, которое выглядывает из под юбки рыжей бесстыдницы. От вида розовых губок, расположенных по центру гладко выбритого лобка, его начинает бить мелкая дрожь. Рот внезапно наполняется слюной.

– Пойдём отсюда! – он машет рукой пытаясь отвернуться. – Пойдём в дом.

Она уже начинает вставать, но Глеб вдруг хватает её, стягивает со стола и прижимает к себе. Он вцепился в неё как хищник во внезапно попавшую в его лапы жертву. Он быстрыми очередями поцелуев покрывает её шею, плечи, срывает бретельки и впивается губами в розовый сосок. Жадные руки, тем временем задирают платье и ищут эти заветные губы. Да вот они, обжигают своей жаркой влажностью, заставляют задыхаться, исходить слюной.

– Вы же хотели общения в другом формате, Глеб Викторович! – шепчет она, извиваясь под ним, зажимая между коленками его отвердевшую плоть.

– Молчи, Ева, я прошу тебя, заткнись!

Он уже не владеет собой. Голова, кричащая остановись, слаба перед телом, которое уже увлеклось этой любовной игрой. Ничто не может быть сильнее этой игры, ни деньги, ни репутация, ни дело, ни здравый смысл.

Он входит в неё, хрипя как зверь. Его большая ладонь собирает в пучок рыжие волосы, тянет их назад. Она кричит, упирается, извивается, выдавливая из него то, что он копил уже несколько месяцев. Его хватает совсем не надолго. Несколько сильных толчков, финальное рычание убитого зверя и он вжимается в неё, словно хочет раздавить спелую налитую соком виноградину, чтобы ощутить, как брызжет её сок.

Он обмякает, какое то время лежит на ней, тяжело сопя, а потом сползает вниз на деревянный пол.

– Сучка, что же ты делаешь! – причитает он, то ли всхлипывая, то ли смеясь. – Ну как же так-то? Как же так?

Сейчас он мысленно упрекает себя в том, что произошло. Он был не должен этого делать. Он даже вообразить не мог, что такое может случиться с ним. С ним, хладнокровным прагматиком, который всегда мог поставить чёткий барьер между работой и блядством, который знал, что бабы, слюни и дешёвые романы погубили кучу настоящих мужиков. Он всё это знал, но попался как муха в паутину. Раньше он считал себя в этом плане гораздо сильнее и устойчивее Лёхи и Тимура, оказывается, что нет. Он попался третьим, последним из всех. Он попался!