Олег Механик - Шпилька

Ева держит паузу, долго решая, ответить наглой казашке, или просто развернуться и пойти прочь.

– Разница в том, – всё же заговаривает она, – что, следуя чьим либо правилам, или законам, ты не чтишь их, как свои, а только лишь боишься понести наказание за их нарушение. В тайне же ты мечтаешь вырваться из этих рамок, и если бы не наказание, давно уже пустился бы во все тяжкие. Когда я говорю «мои правила» значит, я принимаю их независимо от наказания (его я не боюсь). Просто я следую этим правилам по своей воле. Нарушая чьи то правила, ты рискуешь быть наказанным…

– А если ты нарушишь свои?

Ева ухмыльнулась и пожала плечами в ответ на показавшийся ей глупым вопрос.

– А зачем их нарушать? Какой смысл нарушать свои внутренние законы, устав, который ты лично одобрил и утвердил?

– А почему нет? Жизнь течёт, меняется. Вчера ты была одним человеком, а сегодня ты уже другая. Закон, принятый тем, вчерашним человеком может быть поставлен под сомнение человеком сегодняшним. Явный и неоспоримый плюс существования по своим законам, то, что их не нужно нарушать, а можно просто поменять.

– Так и живут люди, у которых нет воли и принципов…– презрительно хмыкнула Ева.

– Так живут свободные люди. Все другие рабы, не зависимо от того, кто является их господином, какой-то дяденька, диктующий свои правила, или они сами.

– Свобода, рабство – чушь, пустые слова, – машет рукой Ева. – Какая разница, кто и как будет называть меня и мою жизнь, если я счастлива здесь и сейчас. Какая разница кто я, свободный человек, или рабыня. Если я рабыня, то мне нравится это рабство, и я не поступлюсь каким-то сомнительным удовольствием, чтобы разрушить то, что строила целых два года.

– Если то, что ты строила можно разрушить за один вечер, поболтав с кем-то, выпив глоток вина, нарушив сраный распорядок, тогда стоит задуматься настолько ли это надёжно и крепко.

Эта чёртова казашка, она словно сидела у неё в голове, и, пользуясь её же понятиями, отвечала на вопросы, которые Ева сама задавала себе много раз.

– Мне пора…нужно завтракать. – Она виновато улыбаясь, поворачивается, чтобы уйти к себе.

– А если просто испытать это здание на прочность? Если рухнет, значит просто не та конструкция, или фундамент. А если выдержит? Можешь себе представить, что будет, если ты узнаешь, что можно экспериментировать и иногда менять свои законы, что это уже никак не повлияет на заложенный фундамент. Ты постоянно думаешь о том, как бы не было хуже, но может стоит задуматься, а вдруг будет лучше? Ты когда-нибудь рассматривала этот вариант? – Казашка кричит уже через весь двор в спину удаляющейся Еве.

– Ну так что? Как насчёт потусить? – Её голос уже пропадает вдали, тонет в порывах холодного ветра.

– Я подумаю!

Ева отвечает, не оборачиваясь, негромко, но почему то уверена, что казашка её услышала.

***

Костёр, который оживила брошенная в него сухая коряга, затанцевал, стал заигрывать, пытаясь лизнуть длинным языком лицо Евы. Она смеётся, откидывается назад, выплеснув немного вина из бутылки, которую держит за горлышко.

Амина продолжает рассказывать очередную весёлую историю из своей жизни. У неё все истории весёлые, просто она их так рассказывает. Но если вникнуть в суть этих забавных баек, можно понять, что смешного здесь мало. Жизнь потрепала эту худенькую похожую на пацана женщину, потаскала её за волосы, доставая из одного страшного приключения и макая головой в другое. Детдомовская девчонка прошла все уровни квеста под названием «выжить». Она сидела на малолетке за мелкие кражи, была героиновой наркоманкой, каким то чудом соскочившей с иглы, барыгой мотающейся с клетчатыми баулами из стран СНГ в Казахстан и обратно. С Китаем она познакомилась двадцать лет назад, когда первый раз приехала в Шанхай за дешёвыми электронными игрушками. Это знакомство переросло в крепкую дружбу. Оказалось, что она легко сходится с людьми, умеет их понимать, даже если они говорят на одном из сложнейших языков. Оказалось, что она легко усваивает языки и вообще хватает всё на лету. За пять лет она узнала китайский почти в совершенстве, а сейчас запросто может написать иероглифами всё что захочет.

«Это, кстати, не каждый китаец умеет» – она покачала головой с видом человека, знающего себе цену.

Со временем бездомная Амина осела в Китае и стала оказывать услуги по поиску необходимого товара и связям между русскими и китайскими барыгами.

– А теперь вот вступила на путь духовного развития и помогаю встать на этот путь другим искателям, – резюмировала она свою биографию.

– За деньги? – хмыкнула Ева, которая только сейчас стала чувствовать давно забытое приятное жжение внизу живота.

– А почему нет? Попы в церкви тоже не бесплатно псалмы поют. Твой У Джи, думаешь, тоже только одним святым духом питается. Он сам может быть и аскет, но у этого аскета есть сынок, которому надо помочь с квартирой в Шанхае и внучок или внучка, которому надо оплатить образование в каком-нибудь Гарварде. Да чё тебе рассказывать, ты ведь сюда тоже не бесплатно прикатилась.

Ева улыбается и делает ещё один глоток кислючего вишнёвого вина.

«Да уж это точно! Чёртова ты замухрышка. Как у тебя получается влазить в душу людям? Как так получилось, что я наплевала на все правила, которым следовала уже два года и теперь сижу с тобой ночью возле костра и бухаю этот шмурдяк?».

– Теперь твоя очередь, рыжая, – говорит казашка, размешивая крупные красные угли ветвистой корягой. – Расскажи мне свою историю. Чувствую, в ней тоже есть много острого перчика. Такие, как ты просто так монахинями не становятся.

«Ага щас! Так я тебе всё и выложила!» – подумала Ева, но, почему-то тут же стала рассказывать, словно только и ждала своей очереди.

Наверное, это была своеобразная исповедь, история, которую она никому ещё не рассказывала, даже себе. Но эта история – история её предыдущей жизни просилась наружу. Ей нужно было вылиться на свет, как выдержанному вину, срок которого наконец-то наступил. Она вспомнила всё, неказистое детство, школу, институт, вспомнила всех своих парней от прыщавого подростка Коли, наградившего её первым горьким сексуальным опытом, до Артура, который постепенно выдавливал из неё личность. Она рассказывала про всё, про неслучившуюся любовь по имени Женя, про декана, про Занозу и Антона, про побег из тюрьмы в центре Москвы, и даже про дневник матери. В пылу повествования она и не заметила, как опустела бутылка вина, которую она не выпускала из крепко сжатой руки. Казашка слушала внимательно, и всполохи костра горели в щелках её раскосых глаз. В отличие от всяких болтушек и всезнаек, которые постоянно пытаются перебить и вставить свои «пять копеек» она молчала до тех пор, пока Ева не закончила.