Елена Дарикович - Шерлок Холмс и страшная комната. Неизвестная рукопись доктора Ватсона

Холмс — большой любитель пеших прогулок, я не такой большой, но вместе с ним готов был, кажется, исходить даже пустыню Гоби. Теперь же я с удовольствием осматривался, любуясь красотами нового места, а он, напротив, шел погруженный в свои мысли и, похоже, никаких красот не замечал, но у «Большой развилки» вдруг оживился.

— Стойте, Ватсон, этот участок дороги чрезвычайно интересен.

Я послушно остановился, хотя и не увидел ничего примечательного, только малозаметный след от колес. Но Холмс, вероятно, видел много больше моего, потому что даже присвистнул. Мне было любопытно, какие выводы можно сделать из этой малости, но как я ни напрягал свой ум, понять ничего не мог…

Холмс подобрал с дороги какие-то запыленные камушки, легко их разломил и даже понюхал.

— Вот и все, что требовалось уяснить!

— И что же это? — спросил я недоуменно.

— Мелочи, Ватсон. Всего лишь мелочи.

Я с сомнением посмотрел на моего друга:

— Мелочи? Тогда почему вы придаете им такое значение?

— А вот это очень хороший вопрос. Помните, Ватсон, римскую мозаику?

— При чем же здесь римская мозаика?

— В отличие от флорентийской она складывается из маленьких и невзрачных камушков. Большая и красочная картина — из мелких и неинтересных пустячков. Флорентийская мозаика — напротив, складывается из крупных, живописных и оформленных элементов. В ней сразу понятно, где крыло, где лапка, где голова с хохолком, а где ветка с мандарином.

Я усмехнулся, вспомнив недавнее приглашение папы расследовать дерзкое похищение древностей из музея Ватикана и блестящие результаты Холмса.

И вот теперь в своей сухой, скрупулезной работе он умудрился отыскать эту неожиданную аналогию с изящной римской мозаикой.

— Да, на мелочи, Ватсон, мы просто не обращаем внимания, и они, как песок, оседают в глубинах памяти и не могут быть оттуда изъяты и разложены по полочкам. Это неосознанный капитал интуиции, попросту нюх, аналогично собачьему. Кстати, у собак он пропадает от горячего, они становятся беспомощными в самых привычных ситуациях, а вот у людей — от увлечения ярким и эффектным, что также делает их беспомощными и слепыми. Вот инспектор Лестрейд — человек неглупый, энергичный, бесстрашный. Ему нет равных, если речь касается очевидного: догнать, схватить, обезвредить. Даже допросить свидетелей и сопоставить кой-какие факты он в состоянии, но добыть эти факты, выделить их из множества других, к делу не относящихся, он не умеет, так как мелочи просто не интересуют его возвышенный ум. Протирать коленки, ползая с лупой? Нет, увольте! Это что-то сомнительное и недостойное джентльмена, вроде гадания на кофейной гуще. Кстати, друг мой, вы тоже этим грешите, — неожиданно закончил Холмс свою тираду.

— Чем? — не понял я.

— Любите эффекты и яркие зарисовочки, совершенно игнорируя серенькие мелочи.

— Ах, это! Но ведь я писатель, Холмс, и потому всегда выбираю более выигрышное и выразительное. Увы, это закон игры!

Холмс неопределенно хмыкнул. Мы дошли до «Малой развилки», и я было повернул налево, к поместью Фатрифортов, но Холмс неожиданно остановил меня:

— Не спешите, Ватсон, туда мы еще успеем, давайте-ка поосмотримся. — И он устремился по крутой козьей тропе, ведущей в долину.

Дойдя до большого замшелого камня, я машинально остановился.

— Ничего, Ватсон, идемте. Мы с вами предупрежденные! — подмигнул он мне, и не долго думая, … свернул на опасную тропинку, а я, деваться некуда, двинулся следом.

— Чистая гибель и весьма опасно, — продекламировал я в ответ, вспомнив бесподобную формулировку хмурого возницы, на что Холмс коротко хохотнул.

Мы прошли немного вбок, по краю более низкого и лесистого холма до густых зарослей боярышника, казавшихся непроходимыми. Холмса, однако, такое препятствие нимало не смутило, и он, цепляясь за ветки нависших над нами деревьев, ловко прошел над зарослями по крутому склону. Меня же подобная эквилибристика не привлекала, и я, рискуя переломать себе ноги, двинулся в том же направлении через груду валунов. Так или иначе мы выбрались на относительно широкий уступ… и замерли пораженные… Картина, открывшаяся нашим глазам, была поистине завораживающая, навевающая воспоминания о рыцарских странствиях и страшных немецких сказках… И как иллюстрация к одной из них — старинный замок на вершине скалы, древнее гнездо Фатрифортов. Темная зелень высоченных елок, нагромождение серых скал, за ними такое же нагромождение серых облаков, а в самой вышине прозрачный, как осколок стекла, месяц.

— Вот уж действительно, Фатрифорт! [7] Дословно — Еловая крепость. — восхитился Холмс.

Я был с ним полностью согласен и сильно пожалел, что не прихватил с собой «Кодак». Малохарактерное даже для холмистого Глостершира, место это представляется вполне уникальным. Мне, по крайней мере в Англии, не доводилось видеть ни столь глубокой пропасти, ни такого количества гигантских елок, ни вообще столь мрачного величия. Хорошо укрытое от случайных глаз, оно избежало общей участи красивых мест — паломничества путешественников и как следствие — широкой известности. Оттого и тишина вокруг была поистине доисторическая. Я представил себе, как наши предки стояли здесь лет семьсот назад, так же напряженно всматриваясь в эту завораживающую красоту, которая с тех стародавних времен, думается, нисколько не поблекла.

Неожиданно Холмс вывел меня из раздумий на редкость пустяковым вопросом:

— Зачем здесь фонарь?

— Какой фонарь?

— Дайте-ка бинокль, Ватсон! Интересно, что бы это значило?

Когда он вернул мне бинокль, я посмотрел в указанном направлении, но ничего примечательного не отметил. Из окна четвертого этажа замка, почти до третьего, свешивался на цепи трехгранный жестяной фонарь, из тех, что имеются в хозяйстве у всякого деревенского жителя.

— Обыкновенный фонарь, — отвечал я, несколько досадуя на человека, способного с такой легкостью спускаться с небес на землю да еще стаскивать за собой других.

— И впрямь, фонарь весьма непритязательный. Но кто его туда повесил, когда и зачем?

— Мало ли зачем, чинили что-нибудь и позабыли снять, — подсказал я, стараясь объяснить примитивные, на мой взгляд, вопросы.

— Чинили? Кто? Конюх? Камердинер? Или приглашали кого со стороны? Только боюсь, чинить что бы то ни было над такой пропастью охотников мало найдется. И почему он свисает на длинной цепи с четвертого этажа до третьего, не проще ли было сразу укрепить его на третьем? А вот еще одна странность, посмотрите, сбоку от фонаря синее пятно. Что это, по-вашему?

Я посмотрел в бинокль.

— Краска, что же еще, в любом случае, пустяк, не стоящий внимания.

— Вы так думаете, Ватсон? — И, посмотрев в бинокль, Холмс снова протянул его мне.