Агата Кристи - Кривой домишко

На лице Магды Леонидис изобразилось наивное детское недоумение.

— Милая, ты действительно полагаешь…

— Да. И тут не может быть никаких разговоров, — отрезала София и добавила, увидев довольную понимающую улыбку матери: — Я приготовила тебе шоколад. Он в гостиной…

— О… Прекрасно… Умираю от голода.

В дверях Магда на мгновение задержалась.

— Вы себе не представляете, — сообщила она то ли мне, то ли книжному шкафу за моей спиной, — как это замечательно иметь взрослую дочь!

После этой заключительной реплики она вышла.

— Бог знает, что она может наболтать полиции, — сказала мисс де Хэвилэнд.

— Все будет в порядке, — уверила тетушку София.

— Она может ляпнуть все, что угодно.

— Не беспокойся, — сказала София. — Она будет играть так, как потребует режиссер. А сейчас ее режиссером являюсь я!

Она вышла вслед за матерью, но тут же вернулась:

— Тебя хочет видеть инспектор Тавернер, папа. Ты не возражаешь, если Чарлз будет присутствовать при вашем разговоре?

Мне показалось, что легчайшая тень удивления скользнула по лицу Филипа Леонидиса. Еще бы! Но его привычка никогда ничему не удивляться в этот раз сыграла мне на руку.

— Да-да, конечно, — неопределенно промямлил он.

Вошел главный инспектор Тавернер — основательный, располагающий к доверию и производящий умиротворяющее впечатление человека решительного и делового.

Извините, еще одна неприятная мелкая формальность, — казалось, говорил его вид, — и мы тут же уберемся из вашего дома восвояси — и ни для кого это не будет так приятно, как для меня. Мы совершенно не хотим докучать вам, уверяю вас…

Не знаю, как ему удалось сообщить все это без всяких слов — просто деловито пододвинув стул к письменному столу хозяина, — но на присутствующих его поведение подействовало явно благотворно. Я ненавязчиво сел в углу.

— Слушаю вас, инспектор, — сказал Филип.

— Я вам понадоблюсь, инспектор? — отрывисто поинтересовалась старая леди.

— Не сейчас, мисс де Хэвилэнд. Я задам вам несколько вопросов чуть позже, если позволите…

— Конечно. Я буду наверху.

И она вышла, прикрыв за собой дверь.

Слушаю вас, инспектор, — повторил Филип.

Я знаю, вы человек занятой, и не хочу отнимать у вас много времени. Но должен с полной определенностью заявить, что наши подозрения подтвердились. Ваш отец умер не естественной смертью. Причиной смерти явилась слишком большая доза физостигмина, обычно известного под названием эзерин.

Филип чуть наклонил голову вперед. Никаких особых эмоций на его лице не отразилось.

— Не знаю, возникают ли у вас какие-нибудь предположения в связи с этим обстоятельством… — продолжал Тавернер.

— Какие предположения у меня могут возникнуть? Я лично считаю, что отец принял яд по ошибке.

— Вы действительно так считаете, мистер Леонидис?

— Да. Я нахожу это вполне возможным. Не забывайте, отцу было почти девяносто, и его зрение оставляло желать лучшего.

— И поэтому он перелил содержимое пузырька с глазными каплями в бутылочку из-под инсулина? Вы действительно находите вероятным подобное предположение, мистер Леонидис?

Филип не ответил. Лицо его стало даже еще более бесстрастным.

— Мы нашли пузырек из-под эзерина, — продолжал Тавернер, — в мусорном ведре — пустой, на нем нет ни одного отпечатка пальца. Это само по себе странно. В обычном случае на пузырьке должны были бы остаться чьи-нибудь отпечатки. Скорей всего, вашего отца, возможно, его жены или лакея… Филип Леонидис поднял глаза.

— А кстати, как насчет лакея? — спросил он. — Насчет Джонсона?

— Вы подозреваете в совершении преступления Джонсона? Конечно, возможность у него была. Но когда дело доходит до мотива — что получается? Ваш отец имел обыкновение ежегодно выплачивать лакею вознаграждение, которое с течением времени все увеличивалось. Эти деньги, как объяснил Джонсону мистер Леонидис, выплачивались вместо положенного слуге наследства. После семи лет службы у Леонидиса ежегодно выдаваемая сумма достигла весьма значительных размеров и продолжала увеличиваться с каждым годом. Естественно, Джонсон был заинтересован в том, чтобы ваш отец жил как можно дольше. Более того, хозяин со слугой находились в прекрасных отношениях, и у Джонсона была совершенно безукоризненная репутация — это опытный и преданный своему хозяину слуга. — Тавернер помолчал. — Джонсона мы не подозреваем.

— Понимаю, — сказал Филипп ничего не выражающим тоном.

— А сейчас, мистер Леонидис, не расскажите ли вы мне поподробней о ваших перемещениях по дому в день смерти вашего отца?

— Конечно, инспектор. Весь день я находился здесь, в библиотеке, — за исключением тех случаев, когда выходил в столовую.

— Вы видели отца в тот день?

— По обыкновению я заходил к нему после завтрака пожелать доброго утра.

— Вы оставались с ним наедине?

— В комнате находилась моя… Э-э… Мачеха.

— Ваш отец выглядел как обычно?

В голосе Филипа появился легкий оттенок иронии:

— Предчувствия скорой насильственной смерти как будто не терзали его. — Отцовская часть дома полностью изолирована от вашей?

— Да, туда можно попасть только через дверь в холле.

— Эта дверь запирается?

— Нет.

— Никогда?

— Я никогда не видел, чтобы ее запирали.

— И любой может свободно пройти оттуда сюда?

— Безусловно. Дом разделен в достаточной мере условно — для удобства домашних.

— Как вы узнали о смерти отца?

— Мой брат Роджер, который занимает второй этаж западного крыла здания, прибежал вниз и сообщил, что у отца внезапный приступ удушья.

— Что вы сделали после этого?

— Я позвонил доктору — почему-то никому не пришло в голову сделать это сразу. Доктора не оказалось дома, но я попросил передать ему, чтобы он срочно приехал в «Три фронтона». Потом я пошел наверх.

— И дальше?

— Отец определенно находился при смерти. Он умер до прихода доктора. В голосе Филипа не слышалось и намека на какое-либо чувство. Это была сухая констатация факта.

— Где находились в это время остальные члены вашей семьи?

— Жена была в Лондоне. Она вернулась вскоре после смерти отца. София, полагаю, тоже отсутствовала. Двое младших — Юстас и Джозефина — были дома.

— Надеюсь, вы не поймете меня неправильно, мистер Леонидис, если я поинтересуюсь, как смерть вашего отца отразится на вашем финансовом положении.

— Я нахожу похвальным ваше стремление узнать все обстоятельства дела. Отец сделал всех нас совершенно независимыми в финансовом отношении. Моего брата он назначил президентом и главным акционером крупной фирмы по поставкам товаров — крупнейшей его компании — и полностью доверил Роджеру управление этим предприятием. Мне же он выделил крупную сумму в облигациях и ценных бумагах, чтобы я мог использовать этот капитал по своему усмотрению. Так же отец поступил и в отношении двух моих сестер, ныне покойных.