Джон Карр - Паника в ложе В

Браво, Джульетта! Если бы только другая женщина могла…

Короче говоря, Филип Нокс пребывал в романтическом настроении.

Однако конец второго акта с предчувствием бессмысленной трагедии ошибок застал его столь же обеспокоенным, сколь всего несколько минут назад он был загипнотизированным происходящим на сцене.

Марджери Вейн снова начала энергично аплодировать. И снова аплодисменты раздались позади Нокса. На сей раз он обернулся и посмотрел вверх. Аплодировали мисс Харкнесс и, как ни странно, Джуди, склонившись вперед в первом ряду бельэтажа.

Будучи не в силах оставаться на месте, Нокс встал и шагнул в проход. Сходить за кулисы? А почему бы и нет?

«Можете даже отправиться за кулисы, — сказал ему Бэрри Планкетт. — Только…» И он добавил предупреждение, которое следовало запомнить.

В антракте зал был полностью освещен. Оркестр репетировал очередной эпизод — смычки скрипок бегали, словно паучьи лапы. Нокс пробрался по ряду к боковому проходу и направился к железной двери слева от арки авансцены. Он помахал Джуди, которая махнула ему в ответ. Спустя две секунды железная дверь закрылась за ним.

В полной темноте Нокс поднялся по бетонным ступенькам на уровень сцены и оказался в высоком помещении среди призрачных очертаний задников.

Голоса словно доносились ниоткуда. Запах краски и пудры стал более интенсивным — воздух казался наполненным пылинками. Актеры в костюмах сновали туда-сюда, поодиночке или группами, в атмосфере, насыщенной нервным напряжением.

Нокс выглянул из-за кулис. Разобрав келью брата Лоренцо, рабочие устанавливали декорации площади для первой сцены третьего акта, действуя проворно и решительно. В глубине Нокс заметил судью Каннингема, но не стал к нему подходить.

От кулис тянулся большой коридор с бетонным полом и дверьми по обеим сторонам. Стараясь не споткнуться, Нокс двинулся по коридору. Он увидел Ромео, что-то бормотавшего возле огнетушителя, затем леди Капулетти и высокую прическу Кормилицы. В конце коридора оказалась лестница, ведущая наверх. Двери, очевидно, вели в артистические уборные, которые находились и на втором этаже. Нокс не зашел ни в одну из них, хотя в данный момент ими вроде никто не пользовался. Но по пути назад обратил внимание на дверь с надписью «Принадлежности для уборки».

Нокс рассеянно открыл дверь и тотчас же закрыл ее. Возможно, уборщицы и впрямь хранили здесь швабры и ведра, но сейчас помещение использовалось иным образом.

У задней стены, лицом к Ноксу, стояла Джульетта в ее девственно-белом платье и серебряной сетке для волос. Она не заметила его. Наступив одной ногой на пылесос, девушка обнимала за шею молодого человека в золотисто-зеленом наряде, который страстно целовал ее.

Смущенный Нокс поспешил прочь. Он уже почти добрался до ступенек, ведущих вниз к железной двери, когда увидел Бэрри Планкетта, делающего выпады рапирой, направленные на воображаемого противника. Нокс хотел пройти мимо, но Планкетт остановил его:

— Слушайте, старина, что вас беспокоит? Почему вы всех нас игнорируете?

— Вы же сами сказали…

— Я сказал, чтобы вы никого не нервировали. Но я не говорил, чтобы вы не обращали внимания на меня. Ну, как вам зрелище?

— Примите мои поздравления!

— С чем? — осведомился ирландец. — Все еще чертовски сыро, старина. Я поклялся, что мы проведем репетицию без сучка без задоринки, и мы это сделаем. Но Ромео следует подтянуться в третьем акте, иначе… — Он снова рассек шпагой воздух.

— Ромео? Вы шутите! Мне казалось…

— О, не принимайте меня слишком всерьез! Разумеется, Тони совсем не так плох. К тому же эта роль была не по зубам даже самому Оливье.

— А как вам Джульетта? Ее игру вы тоже считаете «сырой»?

— К Джульетте у меня нет особых претензий. Я питаю слабость к малютке Уинфилд. Правда, ей следовало бы воздержаться от… — Планкетт не договорил. — В ваших глазах я читаю еще один вопрос, ученый магистр. Выкладывайте.

— Во время первых двух актов, — начал Нокс, — я чиркал спичками, заглядывал в программку и проверял, кто кого играет. Но одного парня я так и не смог определить, хотя видел его на сцене. На нем зеленый с золотом костюм.

— Это Харри Диливен — он играет графа Париса. У бедняги нет никаких шансов. Капулетти хочет, чтобы он женился на Джульетте, но она его на дух не переносит. Все, что ему удается, — это появиться у гробницы и наткнуться на шпагу Ромео после первого же выпада. — Планкетт прищурился. — У вас есть особая причина для этого вопроса?

— Абсолютно никакой! Как сказал бы лейтенант Спинелли, просто любопытство. Кстати, вам известно, что этот детектив-лейтенант присутствует в театре?

— Ну и что? Мы знали, что он придет, — по крайней мере я.

Музыка, приглушенная занавесом, подходила к зловещему финалу. Глаза Бэрри Планкетта прищурились еще сильнее.

— Слушайте, старина, вы уверены, что у вас нет ничего на уме?

Вообще-то на уме у Нокса было очень многое, но он не намеревался об этом распространяться. Вместо этого наугад сделал замечание о том, что пришло ему в голову еще в начале репетиции:

— Судья Каннингем говорит, что сцена снабжена множеством приспособлений — даже какими-то сложно устроенными люками.

— Как же он прав!

— Значит, это так?

— Конечно. Смотрите сюда! — Мистер Планкетт сделал жест своей шпагой. — Авансцена бетонирована, а остальная часть сцепы — нет. Эдам Кейли планировал, чтобы во время перерыва между сезонами его собственной труппы здесь давались представления других артистов. В те дни в театре часто выступали фокусники. Тут есть несколько люков — включая одни с этой стороны кулис, неподалеку от нас, — которыми можно пользоваться без посторонней помощи. Достаточно лишь нажать кнопку. Вы поднимаетесь на сцену, становитесь на люк и проваливаетесь вниз. Нужно только убедиться, что никто другой не встанет на крышку в неподходящий момент. В пьесах Шекспира такое не требуется, верно? Ладно, к черту люки и прочие хитроумные приспособления! Что мне Гекуба и что я Гекубе? [89] Планкетт перефразирует слова Гамлета из монолога в конце II акта трагедии Шекспира: «Что он Гекубе? Что ему Гекуба?» Вы слышали, как наша патронесса изрекала сентенции перед поднятием занавеса?

Из полумрака выплыла толстая добродушная женщина, чьи щеки сверкали румянцем под высокой прической кормилицы Джульетты. Бэрри Планкетт повернулся к ней.

— Филип Нокс, — представил он своего собеседника. — А это Кейт Хэмилтон, которая работала в старой Уэстчестерской труппе тридцать семь лет назад. Слышали нашу патронессу, Кейт?

— Еще как слышала! — воскликнула Кормилица. — Наглости этой женщине не занимать! «Некогда я пользовалась той репутацией в профессии, к которой вы так стремитесь!» Как вам это нравится — к которой мы стремимся?